Счастье с крылышками. ЛенаФуксия

вскочил, опять не издавая ни звука. Я подхватила оба мешка, Светик мой плащ и мы пошли за стражником и женщиной, которую я еще не разглядела.

      Снова плутание по коридорам и мы входим в комнату-спальню. На кровати лежит Брюхо и задыхается в страшных корчах.

      – Зачем вы её привели! – завизжал он, увидев меня. – Это ты меня сглазила! Ты меня прокляла! Мой живот! О-о, он разрывается… – его крики на меня, переходят в жалобный стон.

      Я поставила мешок возле кровати и подошла к страдальцу.

      – Что ел на ужин?

      Страдалец сжал зубы и яростно пучил глаза, за него ответила женщина.

      – Да как обычно: копченый лосось, свиной бок, кашу, бульон с хлебом.

      – Я ничем здесь помочь не могу. Нельзя на ночь так много есть, уже не мальчик.

      – Слышите! Ведьма! Сначала прокляла, а теперь цену набивает. В кандалы её!

      К моему большому удивлению стражники куда-то убежали и вернулись с кандалами.

      – Уважаемый, давайте договоримся по-хорошему. Я же никому не хочу зла. Вы понимаете, что все не в Вашу пользу складывается. Можно мы просто утром уйдем.

      – Что стоите, заковывайте её! – визжит Брюхо.

      Стражники ловко набросили мне на кисти грубые браслеты и заклинили их каким-то хитрым крючком.

      – Ну, смотрите, я просила, я предупреждала!

      Меня не дослушали. Нас со Светиком снова подхватили и потащили в каземат, хорошо, что вместе с мешками.

      Уже в дверях я увидела, что Брюхо сильно изменился в лице. Он хватал ртом воздух, лицо посинело, а потом он как-то обмяк.

      Нас бросили в камеру.

      – Надеюсь, теперь дадут уснуть, – пробурчала я, снова раскладывая плащ на соломе.

      Кандалы как-то сразу стали натирать предплечья. Черт, как неудобно!

      Только мы легли на наше ложе, как в коридоре снова послышался топот. В камеру вбежали несколько стражников, а затем вошел какой-то человек.

      – Неизвестная чужестранка, ты обвиняешься в колдовстве и будешь завтра придана суду и костру.

      – Боже, – взмолилась я, – что еще такого я натворила, находясь в этой камере?!

      – Ты прокляла славного рыцаря Аргуса, чем довела его до удара. Он онемел и парализован.

      Я поняла, что дело плохо. Оно не просто плохо, а безнадежно плохо. Я вскочила с подстилки, и заметалась по камере, звеня кандалами. В свете свечек за стеклом фонарей это вероятно смотрелось жутко, потому что стражники как-то попятились к выходу, прячась друг за друга.

      Неожиданно для себя я остановилась перед стражниками, обвела всех взглядом и, глядя в глаза их предводителю, произнесла:

      – Оковы тяжкие падут! – с театральным пафосом протягивая к нему руки в кандалах.

      Вздох стражников, крепление браслетов отскакивает и кандалы падают на пол с громким звоном.

      Я снова обвожу всех взглядом и в повисшей тишине говорю громким шепотом:

      – Темницы рухнут, и свобода нас встретит радостно у входа!

      Стражники попятились к выходу.

      Раздался гул. Сначала отдаленный и непонятный. Стражники