Горм, сын Хёрдакнута. Петр Воробьев

брат, лов на живца у тебя кончился. Лови теперь на мертвеца.

      Глава 4

      – Как гром небесный, обрушились они на нас.[20] Двадцать кораблей вошли в пролив, встали у низкого берега напротив Лимен Мойридио[21], и из них вышли дикари в кольчугах поверх шерстяных туник, в штанах, с железными мечами, и стали грабить пригороды.

      – А наше войско? – спросил наместник (в давнем прошлом жрец и толкователь знамений), также называвшийся старинным словом «диэксагог».

      – Какое войско? Кроме портовой стражи, все, что у нас осталось, это два дромона, келандион, и дворцовая охрана, все двадцать стражей. Портовая стража подняла цепь у входа в гавань, но варвары в гавань и не входили. Их галеры сидят так неглубоко, что гавань им не нужна – дикари их вытаскивают на любой песчаный берег.

      – А где ж был келандион-сифонофор[22]? Почему не спалил этих отвратительных животных в штанах вместе с их корытами?

      – Келандион не мог выйти из гавани – стража подняла цепь…

      – Позор и горе нам, позор и горе.

      – Они разграбили пригороды, и всех, кто сопротивлялся грабежу, убили. Кого зарубили, кого утопили, и уже девятнадцать подворий сожгли.

      – А город?

      – И город пал бы, но видно, Четырнадцать Сил не совсем еще от нас отвернулись. Варвары погрузили награбленное на корабли и уплыли.

      – Боюсь я, что это не заступничество Четырнадцати.

      – А что же, как не их провидение?

      – Скорее, у дикарей место для добычи кончилось. Позор и горе…

      – Воистину. Когда я думал, что город падет, я велел достать багряные одежды из сокровищницы. Я привез их сюда. Все, что вблизи от берега, теперь под угрозой разграбления.

      Картопатриос поднял руку. Стражники у дверного прохода, ведшего из тронного зала, раздвинули скрещенные копья. Двое в пыльных, запятнанных кровью доспехах внесли в зал на копьях, продетых в массивные кольца на боках, источенный червями древний сундук. Воины с лязгом поставили ношу на мозаичный пол.

      Тира наблюдала за происходящим, сидя, поджав ноги, на ступенях трона. Она уже давно знала, что лучший способ спрятаться от вельмож и военачальников – на виду. Чем могущественнее вельможа, тем меньше он замечает прислугу и детей. А даже если и заметит, скоро позабудет, если тихо сидеть, так что можно услышать много занятного. С нянькой, травником, или поваром такое не проходит. Время от времени, впрочем, любопытство требует обозначиться.

      – Я хочу лицезреть багряные одежды.

      – Кто впустил в тронный зал это дитя? – впервые заметил присутствие Тиры картопатриос в кливанионе[23] из стальных полос с узором, насеченным золотом.

      – Да будет воля мегалеи, – сказал наместник, и поклонился.

      В его взгляде читалось неодобрение – то ли слишком простой туникой Тиры, то ли тем, что он забыл о ее присутствии, то ли самим обстоятельством ее существования вместо сына, которого приличествовало оставить гегемону.

      Лицо военачальника

20

Здесь используются элементы рассказа патриарха Фотия о налете викингов и славян на Константинополь в 860 году.

21

В этой главе и нескольких последующих используются имена, топонимика, и терминология с псевдовизантийским налетом.

22

Большой корабль с огнеметом.

23

Византийский панцирь.