Сломанные вещи. Лорен Оливер

Она произносит это, задыхаясь, со слезящимися глазами. – По-моему, это старая пицца или что-то в этом духе.

      – Закругляйся, – быстро говорю я, стараясь не обращать внимание на то, что у меня в желудке словно начинают вращаться лопасти спаренного винта. – Я не шучу. У теба вид такой, будто ты сейчас начнешь блевать.

      – Ты уверена? – Эбби явно неловко оттого, что неловко мне. И становится еще страшнее, поскольку Эбби не из тех людей, которых легко заставить почувствовать неловкость. Она из тех, кто вместо того чтобы одеваться в толстовки большого размера или спортивные брюки и всячески пытаться казаться незаметной, носит украшенные перьями юбки и пестрые легинсы, красит волосы в разные цвета, а потом тратит четыре часа на фотосессию со своей мальтийской болонкой по кличке Коржик. – Мы же еще почти ничего не успели сделать.

      Это не вполне соответствует действительности. Я уже вижу на ковре несколько свободных участков. В гостиной стали видны и подставка для телевизора, и сам телевизор. Интересно, думаю я, есть ли у нас еще кабельные каналы?

      – Ну и что? – Я выдавливаю из себя улыбку. – Значит, завтра сделаем больше. Может быть, мы даже найдем какие-нибудь погребенные под всем этим хламом сокровища.

      – Или отыщем Атлантиду, – говорит Эбби, стягивая с рук перчатки и бросая их в один из открытых пакетов для мусора. Прежде чем уйти, она хватает меня за плечи. – Ты совсем-совсем уверена? Мне не придется найти тебя задохнувшейся под горой грязной одежды и старых газет?

      Я вновь заставляю себя улыбнуться. Ужасное ощущение, будто в желудке вращается спаренный несущий винт, никуда не ушло, и мне кажется, что меня вот-вот вывернет наизнанку. Но Эбби хочет уйти. И я ее не виню.

      Я и сама хотела убраться из этого дома, сколько себя помню.

      – Иди, – говорю я, обходя ее. – Я серьезно. Прежде чем торнадо унесет тебя куда-нибудь далеко-далеко за радугу.

      Она хлопает себя по животу.

      – Хотела бы я увидеть, как торнадо будет пытаться хотя бы оторвать меня от земли.

      – Ты красавица, – говорю я ей вслед, когда она пробирается к двери.

      – Я знаю, – отвечает она.

      После ухода Эбби я с минуту стою неподвижно, стараясь дышать медленно и неглубоко. Мы с нею пооткрывали все окна – во всяком случае, те из них, до которых смогли добраться, – но в гостиной все равно продолжает вонять грязной обивкой, плесенью и чем-то еще похуже. Занавески, рваные и сальные от пятен, развеваются на ветру. Для четырех часов дня на улице темновато и с каждой секундой становится все темнее и темнее. Но я колеблюсь, не решаясь включить верхний свет.

      Разумеется, Кучи выглядят паршиво и в темноте. Но они хотя бы представляются контролируемыми. Они кажутся бесформенными, мягкими и странными. Как будто я нахожусь посреди какого-то фантастического инопланетного ландшафта с целыми горными хребтами из картона и медного лома, между которыми медленно текут пластиковые реки. Если же включить свет, притворяться уже не получится.

      Моя