Военный свет. Майкл Ондатже

в те часы, когда исчезла Рэчел. С тех пор странное выражение «адовы муки» для меня навсегда слилось с моментом, когда в доме находились только мы с Мотыльком и я сидел, прильнув к камину.

      Он пытался уговорить меня поесть вместе с ним. В ответ на отказ вскрыл две банки сардин. Две тарелки – одну себе, другую мне. Мы сидели у камина. В темноте, в слабом красноватом свете газа он пришел и сел рядом со мной. Наша беседа вспоминается мне смутно, беспорядочно. Он словно бы пытался объяснить, вскрыть то, о чем я тогда еще не догадывался.

      – Где мой отец?

      – У меня нет с ним связи.

      – Но мать поехала к нему.

      – Нет.

      Он на мгновение задумался, подбирая слова.

      – Поверь, она сейчас не там, где он.

      – Но она его жена.

      – Я в курсе, Натаниел.

      – Она умерла?

      – Нет.

      – Она в опасности? Куда ушла Рэчел?

      – Рэчел я найду. Подождем еще немного.

      – Мне страшно.

      – Я буду здесь, с тобой.

      – Пока мать не вернется?

      – Да.

      Молчание. Хотелось встать и уйти.

      – Помнишь кота?

      – Нет.

      – У тебя был кот.

      – Не было.

      – Был.

      Из вежливости я промолчал. Кота у меня никогда не было. Не люблю кошек.

      – Я стараюсь держаться от них подальше, – сказал я.

      – Знаю, – сказал Мотылек. – А по-твоему, почему? Почему ты их сторонишься?

      Газ зашипел, и Мотылек, встав на колени, бросил в щель живительную монетку. Пламя освещало его лицо слева. Он так и замер в этом положении, словно знал: отодвинься он, и его снова поглотит темнота, а ему хотелось быть у меня на виду, поддерживать доверительный контакт.

      – У тебя был кот, – снова сказал он. – Ты его очень любил. Других питомцев у тебя в детстве не водилось. Он был маленький. Ждал тебя, когда ты возвращался домой. Мы ведь помним далеко не все. Помнишь ты самую первую свою школу? Ту, еще до переезда на Рувини-Гарденс?

      Я покачал головой, не сводя с него глаз.

      – Ты очень любил этого кота. Ночью, когда ты засыпал, он заводил песнь. Звуки, которые он издавал, были не слишком мелодичные, зато от души. Твоего отца это раздражало. У него был чуткий сон. Из-за войны он стал бояться внезапных звуков. Завывания кота сводили его с ума. Ваша семья тогда жила на окраине Лондона. В Талс-Хилле, кажется. Где-то там.

      – Откуда вы это знаете?

      Он, казалось, меня не слышал.

      – Да, в Талс-Хилл. Талс – что это значит? Отец не раз тебя предупреждал. Помнишь? Входил к тебе в комнату, она была рядом с их, родительской, брал кота и выставлял на остаток ночи за дверь. Но выходило только хуже. Кот орал песни еще громче. Твой отец, конечно, не знал, что кот так поет. Один ты это знал. И втолковывал отцу. Штука была в том, что кот сначала дожидался, когда ты уснешь, словно не хотел своими воплями тебе помешать. В общем, в одну из ночей твой отец его убил.

      Я пристально смотрел в огонь. Мотылек еще сильнее подался вперед, к свету, и я вынужденно взглянул ему в лицо – оно было человечным, хоть и казалось охваченным огнем.

      – Утром