Не искушай меня без нужды. Евгений Боратынский

неприхотливой лени

      Мне нравится приманчивый закон;

      Охота петь уж не владеет мною:

      Она прошла, погасла, как любовь.

      Опять любить, играть струнами вновь

      Желал бы я, но утомлен душою.

      Иль жить нельзя отрадою иною?

      С бездействием любезен мне союз;

      Лелеемый счастливым усыпленьем

      Я не хочу притворным исступленьем

      Обманывать ни юных дев, ни муз.

<1823>* * *

      Я посетил тебя, пленительная сень,

      Не в дни веселые живительного мая,

      Когда зелеными ветвями помавая,

      Манишь ты путника в свою густую тень,

          Когда ты веешь ароматом

      Тобою бережно взлелеянных цветов, —

          Под очарованный твой кров

          Замедлил я моим возвратом.

      В осенней наготе стояли дерева

          И неприветливо чернели;

      Хрустела под ногой замерзлая трава,

      И листья мертвые, волнуяся, шумели;

          С прохладой резкою дышал

          В лицо мне запах увяданья;

      Но не весеннего убранства я искал,

          А прошлых лет воспоминанья.

      Душой задумчивый, медлительно я шел

      С годов младенческих знакомыми тропами;

      Художник опытный их некогда провел.

      Уны! рука его изглажена годами!

      Стези заглохшие, мечтаешь, пешеход

      Случайно протоптал. Сошел я в дол заветный,

      Дол, первых дум моих лелеятель приветный!

      Пруда знакомого искал красивых вод,

      Искал прыгучих вод мне памятной каскады;

          Там, думал я, к душе моей

      Толпою полетят виденья прежних дней…

      Вотще! лишенные хранительной преграды,

          Далече воды утекли,

          Их ложе поросло травою,

      Приют хозяйственный в нем улья обрели

      И легкая тропа исчезла предо мною,

      Ни в чем знакомого мой взор не обретал!

      Но вот по-прежнему, лесистым косогором,

      Дорожка смелая ведет меня… обвал

          Вдруг поглотил ее… Я стал

      И глубь нежданную измерил грустным взором,

      С недоумением искал другой тропы.

          Иду я: где беседка тлеет

      И в прахе перед ней лежат ее столпы,

          Где остов мостика дряхлеет.

          И ты, величественный грот,

      Тяжело-каменный, постигнут разрушеньем,

          И угрожает уж паденьем,

      Бывало, в летний зной, прохлады полный свод!

      Что ж? пусть минувшее минуло сном летучим!

      Еще прекрасен ты, заглохший Элизей,

          И обаянием могучим

          Исполнен для души моей.

      Он не был мыслию, он не был сердцем хладен,

          Тот, кто, глубокой неги жаден,

      Их своенравный бег тропам сим указал,

      Кто, преклоняя слух к мечтательному шуму

      Сих кленов, сих дубов, в душе своей питал

          Ему сочувственную думу.

      Давно кругом меня о нем умолкнул слух,

      Прияла прах его далекая могила,

      Мне память образа его не сохранила,

      Но здесь еще живет его доступный дух;

          Здесь,