Николай Самохин. Том 1. Рассказы. Избранные произведения в 2-х томах. Николай Самохин

что мы здесь уплетали такой дефицит столовыми ложками.

      Лишь после этого мы приступили к поеданию икры.

      Дядя Коля намазал икрой хлеб, откусил один раз и, непочтительно размахивая этим бесценным бутербродом, пустился в рассуждения.

      Ажиотаж вокруг красной икры, сказал дядя Коля, по его мнению, раздут искусственно. Все только и твердят: ах, икра! ох, икра! Как будто без нее и жить невозможно. А между тем живем ведь, хотя в глаза ее сроду не видим. Живем – и только здоровеем. Вообще, лично он не считает икру такой уж вкусной пищей. Соленые помидоры, например, куда привлекательнее Он даже удивлен, что мы их до сих пор не экспортируем.

      – Жареные грибы, – не согласился Паганель. – Самая вкусная еда на свете – жареные грибы.

      Один папа не находил, что ажиотаж вокруг икры раздут. Он накладывал ее на хлеб толстыми бугристыми слоями и сосредоточенно поглощал кусок за куском.На носу у папы выступила испарина. Дискуссия его не интересовала. Временами папа косил ревнивым глазом на мой бутерброд, молча отнимал его и собственной рукой докладывал икры (ему все казалось, что мои ломти намазаны слишком тонко). Но и этого папе было мало. Папа хватал ложку, подносил ее к моему рту и требовал:

      – Приедай!.. Кусай от бутерброда и приедай из ложки!

      Паганель и дядя Коля заскучали.

      Дядя Коля поднял глаза вверх и тонким фальшивым голосом сказал:

      – Обрати внимание, старик, какое меткое народное словечко: приедай.

      Паганель подтвердил, что словечко действительно меткое.

      – И пришло оно к нам, – сказал он, – из глубокой старины, из тех времен, когда народ жил крайне бедно: был угнетен, голодал и мыкался. «Приедать», «приесть» означало, скорее всего, прикончить все запасы пищи – весь хлеб, всю картошку, все просо. То есть докатиться до крайней степени обнищания – до лебеды и мякины. Однако, сохранив свое звучание, слово эго приобрело в наши дни совсем иной смысл. «Приедать» означает теперь, как видно, следующее: наевшись до отвала, до тошноты, до отупения пихать в себя еще и еще. Безусловно, – сказал Паганель, – эта трансформация по-своему говорит о коренным образом изменившейся социальной психологии отдельных слоев населения.

      Так они разговаривали только друг с другом, откровенно презирая жадного папу.

      Однако занятый приеданием папа совсем не замечал этого. Когда совсем стемнело, расстроенные Паганель и дядя Коля ушли к реке. Они сели там на камушки, включили фонарики и стали смотреть, как обезумевшая горбуша проходит рядом с их ботинками. Голоса дяди Коли и Паганеля отчетливо доносились к нам по туману.

      – Ах, как хорошо, что больше не надо ее убивать! – вздыхал Паганель.

      – Охотничий азарт, черт бы его побрал! – отвечал дядя Коля. – Опасная штука. Страшно подумать, что наш брат, гомо сапиенс, натворить может… Потом, наверное, какая-то рыбка выскочила на берег. Потому что Паганель нежно сказал:

      – Ну, куда же ты, лапушка?