Тайная магия Депресняка. Дмитрий Емец

По щекам у него текли слезы.

      – Приезжают. Я начинаю обрисовывать ситуацию, немножко горячусь, и меня просят помолчать… Ладно, я молчу. Мне интересно, как Мамай выкрутится. У него ж ни прав, ни документов на машину, ни страховки, только справка, что он принимал участие в битве на Куликовом поле в 1380 году в звании темника Золотой Орды и пострадал от действий русского войска. Справка выдана в тысяча девятьсот сорок седьмом году и подписана Берией.

      – Что за справка? Подделка, что ли? – спросил Чимоданов.

      Мамай выплюнул фуражку.

      – Слушай, зачэм подделка? Берия наш был человек. Его Тухломон окучивал, – сказал он с обидой. – А-а! Что дэлаешь? Тьфу!

      Улита вновь вернула фуражку на прежнее место.

      – В общем, с бумажками разрулили. Но самое прикольное было, когда гаишники уже уезжали и пытались увидеть нашу машину в зеркало. Я вижу: и так они его крутят, и сяк – ан нет ее. Глаза видят, а в зеркале – тю-тю.

      – Почему? – спросил Меф. Он смутно догадывался о причинах, но чувствовал, что Улите приятно будет сказать самой.

      – Видишь ли, у нас особая машина. Если я ничего не путаю, она была взорвана восемнадцать лет назад в Намибии… – заметила ведьма.

      – Но это же грустно! Сидеть там, где когда-то… – поежившись, сказала Даф.

      Улита мрачно посмотрела на нее.

      – Этого ты могла бы не говорить, светлая! Но если других радостей все равно нет, а вместо эйдоса в груди высверленная дырка, в самых грустных вещах можно найти немало утешительного.

      Даф спохватилась.

      – Прости!

      – Пока прощаю, – отвечала Улита, особо подчеркивая голосом слово «пока».

      Даф достала флейту, погладила ее, такую родную и привычную, грустно посмотрела на мундштук и спрятала. Ей хотелось играть, но не здесь же, не в резиденции мрака. Когда несколько тысячелетий подряд играешь по три часа в день, это становится не просто привычкой, а болезненной потребностью.

      – Светлая, ты похожа на курильщика опиума! – сказала Улита.

      – Почему?

      – Только они с такой тоской нюхают мундштук.

      – Я его не нюхала!.. Ну спасибо, что ты так думаешь! – сердито ответила Даф.

      Недавно восстановленное стекло на парадной фотографии ста первых бонз мрака (снято на торжественном обеде в честь Варфоломеевской ночи, Арей третий слева в верхнем ряду) треснуло сверху вниз.

      – Здесь не говорят «спасибо»! Думай, где ты! – напомнила Улита, с удовольствием наблюдая на стекле еще одну трещину, на этот раз горизонтальную.

      Мефодий услышал скрипучий смех Чимоданова. Петруччо смеялся редко. Только когда кто-то умирал, или ломал ногу, или происходило нечто подобное.

      – Что за смех в зрительном зале? Разве кто-то уже повесился? – холодно поинтересовался Меф.

      Чимоданов смутился и перестал смеяться. Он и сам не смог бы объяснить, что его насмешило, и это тревожило.

      Мамай распрощался и уехал. Петруччо, которому нужно было встретиться с приятелем, увязался с ним,