Дерево уккал. Павел Волков

скажем не беспочвенно, подозревать в измене ближайшее окружение.

      1582 год ценой нечеловеческих усилий ставшей малочисленной вследствие чумы, нашествий и всеобщего разорения русской армии, а также искусной дипломатической игры принес долгожданный и выстраданный мир с Речью Посполитой. Суровым январским днем Москва отдала Варшаве все занятые ей ливонские земли. Но отнюдь не потеря лютеранских городков печалила самодержца. Осенью 1581 года шведскими войсками Понтуса Делагарди был взят балтийский порт Нарва – надежда русского государства на самостоятельное ведение морской торговли, установление прямых экономических связей с западноевропейскими государствами. Этот небольшой городок за годы нахождения в составе России превратился в важный торговый центр, связывающий восточную и западную Европу. Конечно, на такой лакомый кусок позарились и другие балтийские страны. Так Россия оказалась одна против всех.

      Биться на два фронта сил уже не оставалось и ради шанса на возвращение выхода к Балтике стоило пойти на уступки. Поэтому, трезво оценив обстановку, Боярская дума решила: «Ливонские бы городы, которые за государем, королю поступитися, а помиряся б с литовским с Стефаном королем, стать на свейского». Хитроумный ход, благодаря которому в договор не включили завоеванные шведами ливонские земли, Москва планировала использовать в качестве возможности вернуть Нарву без новой войны с Речью Посполитой. Зимним походом «в Свицъкую землю за Неву реку» командовал герой битвы при Молодях князь Дмитрий Хворостинин. Однако, несмотря на одержанную победу у Лялиц, что возле Яма, русским войскам пришлось отказаться от задуманного из-за восстания Черемисы в Поволжье. Местное население бунтовало против непомерных податей.

      Ливонская война, которой, казалось, конца и края нет, длилась добрых четверть века и не могла не подорвать экономику страны. Как следствие, постоянно повышающиеся налоги вынуждали крестьян уходить на казачьи окраины, а оставшиеся уменьшали запашку, так как львиную долю полученного продукта приходилось отдавать на военные нужды. Сельская местность северо-запада Руси стала представлять собой унылое зрелище. Путешествуя из Новгорода в Москву, на протяжении сотен верст можно было лицезреть лишь заброшенные деревни, походившие больше на громадные кладбища. Впечатление только усиливали, изредка появлявшиеся, словно призраки среди развалин, живые люди. Кроме того, в условиях нехватки крестьянских рук, дворяне, боеспособность которых напрямую зависела от качества обработки их земель, все чаще нарушали данное еще Иваном III право выхода в Юрьев день.

      Царившая повсюду картина апокалипсиса усиливала эсхатологические настроения крайне религиозного монарха, посвятившего жизнь подготовке страны к последней битве с воинством антихриста. Вероятно, именно данные воззрения сформировали виденье государем функции опричнины, как наказания зла в последние дни перед