Операция «Соловей». Илона Ивашкевич

нечего рассказывать. Этот упырь и Настя. Уже месяц как… – Павел затянулся. Выдохнув, он откашлялся и щелчком стряхнул пепел в пепельницу. – Если бы у Насти не повели мозги, и она бы не заказала эту дурацкую фотосессию у Маринки, я бы ничего не узнал. Вот такая Санта-Барбара.

      – Да, дела… Мой тебе совет, Вдовин, иди к «Карме» и отказывайся от стажера. Ему лишние трупы не нужны, итак глухарей хватает.

      – Да я в порядке. Не знаю, что произошло.

      – «Шерша ля фам!» – Хмыкнул Борис и было потянулся к сигарете, но вовремя спохватился. Он, ровно как и Паша, бросил полгода назад.

      Утренняя пятиминутка у руководителя следственной группы проходила как обычно. Михаил Сергеевич Кармышев, вещал о разгуле преступности, словно Левитан о наступлении фашистов на Москву. Сдабривая речь матерком, он пытался донести до ленивых подчинённых чёткую мысль, что показатели давно провалены и ждать премии не приходится. Следователи грустно сидели, разглядывая мелкий узор на белых обоях, стенку, крышку стола или уродливые всегда опущенные французские шторы. Сидящим напротив Кармышева повезло больше. Для обозрения им, кроме стола начальника, достались висящие на стене портрет президента, государственный флаг и старые советские часы, подарок Михаилу Сергеевичу от родной организации на очередное «дцатилетие». Когда двадцатиминутка позора закончилась, следователи друг за другом принялись бодро отчитываться по своим делам, получая мотивационный пендель. Вдовин докладывал последним, сразу после Гудованцева. Таков был ритуал, строго соблюдаемый по понедельникам. Всё это время стажер сидел в углу на старом стуле, прикладывая мокрый платок к разбитому носу.

      – Вдовин и Мингазов остаются, – рявкнул Кармышев, когда Паша потянулся к двери вслед за остальными.

      Следователи переглянулись: порядок, строго соблюдаемый годами, был нарушен.

      У нас международный конфликт, а вы тут личные разборки устроили, – рявкнул Кармышев, когда в комнате остались только трое. – С делом ознакомились?

      Вдовин кивнул.

      – Есть зацепки?

      – Уже работаем, Михал Сергеевич.

      – Вот уж постарайтесь. Дедушка убитой – уважаемый в своей стране человек, герой труда, профессор. Девчушку эту по международному гранту отправили к нам учиться. Дело резонансное, на особом контроле у начальства. Просрем: погоны снимут. Паша, с тебя ежедневный письменный отчёт на моё имя о ходе расследования. Всем ясно?

      Вдовин снова кивнул.

      – Я не буду с ним работать! – Пробубнил из угла стажер.

      – Цыц, щегол! Думал, тебя просто так сюда засунули? Ирек Миргазиянович лично вылетел родню девушки успокаивать.

      – Я не буду с ним работать! Рапорт напишу о переводе.

      – Пиши, пиши, «матурым-арматурым». Вот тебе ручка. Вот бумага. Всё пиши. До обеда занеси только. А теперь скройтесь с моих глаз! Паяцы!

      Оставшись один, Кармышев вылил в окно остатки чая. В одном из шкафов советской стенки был спрятан сейф с бумагами. Отодвинув кобуру, он достал из недр железного ящика флягу с армянским