Невыдуманные рассказы о прошлом. Викентий Вересаев

генерала, получает пенсию – тридцать два рубля в месяц. Но главный источник дохода – всяческие пособия, которые она умеет выхлопатывать как первейшая артистка в подобных делах.

      Пушки Петропавловской крепости гремят над Петербургом: царица разрешилась от бремени. Оказалось – опять дочерью, но сначала слух прошел, что – долгожданным сыном.

      Анна Владимировна сидит у стола и, торопясь, пишет прошение.

      – Что это вы пишете?

      – Прошение министру императорского двора. О пособии. Вы слышали? У царя родился сын.

      – Так вы-то тут при чем?

      – Должен же он быть рад, что у него наконец сын родился. Отчего ему на радостях не отпустить мне триста рублей, – что ему стоит?

      – Надела я свою министерскую кофточку…

      – Министерскую?

      – Да. У меня такая кофточка есть, чтоб ходить по министрам: скромная, в три складки. Выглядит бедно, но благородно. Чтоб их разжалобить… И я министру Витте прямо сказала: «Вы черствый человек, вы сухой человек, наверно, вас никогда ни одна женщина не любила! И, наверно, вы всю жизнь пили только молоко и кипяченую воду!» Через неделю опять пошла к нему на прием. А он не велел меня больше записывать. Я все-таки в залу проскользнула. Прием большой. Вызывают степного генерал-губернатора Духовского. Маленький и толстый, как лампа. Живот – вот такой. Я бросилась к двери, а дверь узенькая. Я с его животом и столкнулась. Он, конечно, воспитанный человек, уступил мне дорогу. Витте меня увидал: «Опять вы?!» – «Опять я!» Плюнул и подписал на моем прошении резолюцию: «Выдать просимое пособие».

      Ужасно не люблю непроизводительных расходов.

      – Каких, например?

      – Калоши покупать, зубы пломбировать, платить за квартиру.

      – Какие же расходы производительные?

      – Ну… в оперетку поехать, коробка конфет хороших. Бутылка шампанского.

      – Люблю много на чай давать.

      – Ну да… все-таки, – рабочие люди…

      – На это мне наплевать. А чтоб была любовь и готовность. Ужасно люблю, чтоб меня кругом все любили.

      – Терпеть не могу работать. Когда уж ничего добывать не смогу, пойду туда, где пенсию получают старушки. Всякая, как получит деньги, с удовольствием даст.

      Свою дочку Мусю отдала на казенный счет в балетную школу.

      – По крайней мере будет нравиться старичкам. Пускай балериной будет. Можно хорошую партию себе устроить.

      – Это лето мы жили в Уфимской губернии у Мефодия Егорыча. Ничего нет, только семь тощих собак на дворе. Скука; есть нечего, только одни яйца. Муся ходит по комнатам и твердит: «Не бойтесь, Мефодий Егорыч, я вас не боюсь!» Такой дурак этот Мефодий Егорыч! Я разденусь, лягу спать, – он придет ко мне в спальню и сидит. Целует руки и не хочет уходить. Говорит: «Ведь жарко, зачем вы в одеяло кутаетесь?» А денег нет у меня, выехать не на что. Приехал становой описывать имение, я у него двадцать пять рублей заняла…

      Общий хохот. Она недоумевающе оглядывает всех своими ясными глазами.

      – Чего вы смеетесь?

      – Несимпатичный