Между панк-роком и смертью. Автобиография барабанщика легендарной группы BLINK-182. Трэвис Баркер

и похороны.

РЭНДАЛАЙ БАРКЕР (сестра)

      Наша мать была мягким, добрым, общительным человеком. Помню, как она разговаривала по телефону со своими братьями и сестрами, – она всегда смеялась. У нее был счастливый, приятный смех. В отличие от смеха нашего папы, над смехом которого начинаешь смеяться сам, потому что тебе становится неловко. Это просто умора: папа, не смейся на людях.

      Дома мы всё время смотрели мюзиклы и фильмы с Элвисом Пресли. И постоянно ждали шоу Лоренса Велка. Мы обожали музыкальные шоу вроде «Monkees» и «Семьи Партриджей». А еще «Стар Серч».

      После смерти матери мы с Трэвисом какое-то время не ладили. Думаю, мы ненавидели друг друга. Мне, как старшей из детей, было трудно осознать, что теперь я должна стать им своего рода матерью, хотя мне было уже двадцать два.

      Сестры всегда заботились обо мне после смерти мамы и даже возили меня на занятия по игре на ударных. У меня много времени ушло на то, чтобы понять, через что пришлось пройти всей нашей семье, – в тринадцать я видел только свою собственную боль, но ведь я не единственный, кто тогда страдал. Я слышал, что кто-то видел, как папа стоит на эстакаде. Не знаю, хотел ли он прыгнуть, но у него точно не всё было в порядке. По понятным причинам. Меньше всего на свете я хотел потерять и его.

      Вскоре после смерти мамы папа перевез к нам свою подружку Мэри. Это было так больно – словно доказательство того, что мамы больше нет. Когда Мэри переехала к нам, они с папой рылись в мамином шкафу и думали, какие из ее вещей оставить. Я испугался. Я так боялся, что она будет носить мамину одежду, что взял из шкафа охапку вещей, вынес их из дома и выбросил в мусорный бак у ближайшей начальной школы. А потом поджег.

      Я даже не злился на Мэри – я защищал мамину память. С деньгами было туго, и ситуация была ужасная. Мы с сестрами никогда не вступали в заговор против Мэри и даже не болтали о ней за спиной, но я не был готов ее принять – ни ее, ни кого-либо другого – в нашем доме.

      Потом папа потерял работу. Они с Мэри работали в одном месте, и там поняли, что они встречаются. У них были правила, запрещающие сотрудникам встречаться друг с другом, и его уволили. Однажды вечером папа объявил, что мы можем переехать в Нью-Мексико: там должна быть работа. Мне пришлось ехать с ним и Мэри в Нью-Мексико узнавать насчет работы. Тогда я впервые провел с Мэри достаточно много времени: мы ехали на машине семнадцать часов. Оказалось, что она хорошая женщина. Хорошо, что мы узнали друг друга получше, но я всё равно ненавидел Нью-Мексико и дал папе это понять.

      «Папа, если ты переедешь сюда, я перееду к тете Нэн. Здесь никто не играет. Всё, чего я хочу, – играть на барабанах, а здесь для этого не подходящее место. Я не могу здесь жить». Папа объяснил, что у него есть потенциально хорошее предложение работы, и если у семьи в скором времени не появятся деньги, то мы все будем жить на улице, в том числе я и моя ударная установка. Мы поселились на два дня в маленькой гостинице, пока папа проходил собеседование. Пейзаж состоял из пустыни и кактусов, и от