.

выделялись яркими прямоугольниками на фоне чисто выбеленных стен.

      Слева, на востоке, грядой стояли пологие холмы, сплошь покрытые оливковыми садами, а у подножия простирались алые ковры маков. Оттуда плыли к нашей деревне легкие перистые облака – редкие на синем небе. Чуть западнее начинались участки возделанных чернозёмов – пышные виноградники с уже наливающейся лозой. Их пересекала блестящая лента реки, выгнувшаяся под солнцем, как капризная красавица. А совсем уж на западе, в тени цветущих кизиловых деревьев нежилась ярко-желтая песчаная коса и сияла ослепительно-голубая морская лагуна. Волна набегала на берег, колыхала рыбацкие сети и утлые лодки. Дальше, по морю, были разбросаны крошечные островки, покрытые цветущими померанцами. Западнее море разбивалось о скалистые рифы, над которыми тяжело нависал старый маяк, построенный почти сто лет назад. Над песчаной отмелью вился дым – там жарили рыбу и продавали морских ежей и устриц…

      Это был древний тосканский край – край, где возникли итальянский язык и культура, край, давший Италии Флоренцию. Что могло быть прекраснее Тосканы?

      От восхищения я не могла говорить и двигаться. Впервые увидев все это с высоты едва ли не птичьего полета, я была ошеломлена. Школа и монастырь казались мне бесконечно далекими. Мне стоило лишь ступить шаг, и я бы воспарила в небо птицей, соединившись с этой почти божественной красотой… Я слышала голос Луиджи: «Ритта! Ритта!» Он звал меня, но я не хотела откликаться.

      Мне было так хорошо, как никогда. Я была счастлива, забыв о чувстве голода и холодном мрачном классе. Теплый ветер ласкал меня своими прикосновениями, целовал заплаканные щеки, вдалеке сияло море, а над головой весело смеялось солнце…

      В монастырском дворе было тихо. Я испугалась. Куда же делись дети? Кажется, еще минуту назад они были там, я даже слышала их смех… С лихорадочной поспешностью, рискуя сорваться вниз, я принялась спускаться по лестнице. Неужели уже начался урок и я опоздала?

      Я остановилась в нерешительности. Вокруг никого не было. Внимательно прислушавшись, я услышала, как фра Габриэле диктует что-то ученикам. Я опоздала! В груди у меня похолодело, я вновь показалась себе слабой и беспомощной. Не выдержав, я горько заплакала. Идти на урок я боялась, потому что фра Габриэле непременно побьет меня палкой. А оставаться здесь тоже нельзя – вдруг он меня увидит и силой затащит в класс. Дома меня никогда не били, потому что старая Нунча не могла угнаться за мной. Меня охватило чувство бессилия и одиночества. Я вздрагивала от страха, а крупные слезы, как горох, катились по щекам – я глотала их, ощущая, какие они горькие и соленые.

      Чтобы успокоиться, я отчаянно терла глаза подолом юбчонки. Из маленькой приземистой двери вышел какой-то монах, и я опрометью бросилась в угол, затаив дыхание от страха, что он может меня заметить. Но францисканец лишь набрал ведро воды и снова зашел в дверь.

      Я так испугалась, что мгновенно решила во что бы то ни стало убежать отсюда. Я забыла об аспидной доске