Птица у твоего окна. Александр Гребёнкин

ты замыкаешься. Ладно, ты еще придешь ко мне за советом.

      Мать тяжело встала.

      – Иди, кушай, там все еще горячее.

      Таня поужинала, с удовлетворением отметив, что, наконец – то, осталась наедине с собой.

      За окном мерно стучал в стекла дождь. В полутемноте свет фонаря падал на привычную с детства картину, где была изображена девочка с собакой. Маленькая девочка, обнимающая мохнатую шею пса, радостно улыбалась, а пес смешно высунул кончик языка.

      «Ты как всегда радостная», – подумала Таня, глядя на девочку, – «А я – нет. Потому что, как ни печально, он не любит меня, не любит… Он даже не хочет смотреть в мою сторону. У него в сердце эта … Зоя. Она, в общем-то, симпатична… А я, разве я хуже её? Почему же не я выбрана им, а другая? Господи, помоги мне разобраться в этом!».

      Таня рывком вскочила и, включив настольную лампу, сразу разрезавшую мрак призрачным светом, посмотрелась в зеркало. Она не считала себя уродиной, но сейчас её собственный вид, печальные темные глаза, такого же цвета, чуть завитые, волосы и начинающее крепчать тело вызвали у неё отвращение.

      «Я, наверное, скучная, грустная и неинтересная, и какая – то одноцветная, все во мне не так. Кроме того, я, кажется, становлюсь коровкой. Хотя я и не толста, но у меня какие – то крупные кости. Точно – плебейская внешность! А Зоя – хрупкая, легонькая, как перышко. Все в ней изящно: тонкие кукольные руки и ноги, волосы как лен и глаза голубые, как небо, как морская даль… Но почему я не такая? Такая уродилась. А сейчас в моде высокие, изящные. Недаром Зойка хвалилась, что у неё фигура манекенщицы. А я даже ниже среднего роста. Такая невыразительная, серая… Кроме того Зойка умеет говорить с мальчиками чуть строго, умно, с вызовом и слегка надменно, они так и клеятся к ней. А я вечно улыбаюсь или молчу как, дура».

      Расстроенная Таня зарылась лицом в подушку. «Он никогда не полюбит меня, его сердце уже занято этой худышкой, этой… куклой. А я опять одна…».

      Тане захотелось разрыдаться, чтобы стало легче, но слезы застревали у нее где- то внутри. Вспоминались подробности прошедшего дня, вспомнился весь разговор, подслушанный ею. Не спеша Таня перевернулась на спину, удобно легла, привычно положив ноги на спинку кровати.

      «Так, так, они хотят украсть видеомагнитофон, вещь достаточно дорогую. Фактически совершить преступление! Бог ты мой! Как они могли решиться на такое! Ведь если их поймают, то исключат из школы – это первейшее дело! Да еще и выгонят из комсомола. И я его больше не увижу. Несчастный, он будет где – то страдать… А вдруг его посадят в тюрьму? Князева не жалко, это законченный тип, он получит по заслугам, хотя бы за то, что подделывал оценки в журнале, прятал дневник, украл череп из кабинета биологии. Кроме того, он прогуливает, курит, и, кажется, уже пьет… А Сережку жаль! Хотя, впрочем, ну и пусть! Чего его жалеть? Все равно он меня не любит! Получит по заслугам! Может тогда Зоя узнает, какой он человек и отвернется от него!»

      Долго еще Таня лежала в темноте, раздумывая и переживая, и в голову приходили самые разные, порою, совершенно полярные мысли. Вздыхая, вслушиваясь в монотонный стук дождя, все же решила окончательно: «Нет, Сергея