Волк в ее голове. Книга I. Андрей Сергеевич Терехов

      C

      он первый. Холм смерти

      Послушайте, я, конечно, мог бы рассказать очередную историю взросления с нравоучительным финалом, но, простите идиота, этого не будет.

      Будет мёрзлый, звериный, колючий полумрак; будет (минуты через две) хорошенькая и не очень счастливая девочка. Хтоническая жуть древнего холма, северное сияние, каменный лабиринт и подросток с чрезмерной склонностью к рефлексии и сарказму (ваш покорный слуга).

      Что ещё сказать? Радость лжива, печаль бессмертна, а эволюция вместо сильнейших отбирает психологические уродства.

      Если вы не передумали, я досчитаю до трёх, и мы начнём.

      Раз…

      Два…

      А-а-а, пока не забыл – оденьтесь потеплее. Как бы, не май месяц.

      Итак, раз…

      Два…

      Под моими ногами с хрустом проламывается снежный пласт, и ледяной воздух обжигает ноздри.

      Мне двенадцать лет. Семнадцатое февраля, девять «нуль две». Дубак. Дубище. На рассвете шибануло в минус двадцать четыре, а с полудня температура упала ещё на десяток градусов. Того и гляди замёрзнет свет звёзд.

      Ноги дрожат от усталости, лицо обгрызает колючий ветер. Забавно: всю сознательную жизнь я терплю этот потусторонний зимний ад и должен бы привыкнуть – но нет.

      Даже вот настолечко.

      Над головой изгибаются тяжи северного сияния, и зелёно-фиолетовые отсветы перетекают с крутого склона на узкую тропинку между елями. Снег клоками свисает с ветвей и иногда падает с суховатым «пух-х-х…».

      Холм смерти. Подобные названия не дают зря, согласитесь? Официальная версия гласит, что во времена неолита некие инженеры построили на вершине каменный лабиринт и не то погребали там кого-то, не то ловили рыбу. В общем, с предназначением древней конструкции могу ошибаться. С эпохой тоже, но слово «неолит» мне очень-очень нравится, и я двенадцатилетний готов произносить его часами: неолит, неолит, неолит, неолит, неолит, неолит… ну, вы поняли.

      Ещё десяток метров остаются за спиной, и я утыкаюсь в сетку ограждения. Посреди неё оскалилась дырища с меня ростом, рядом поскрипывает на ветру люминесцентная табличка «ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!».

      Я невольно приостанавливаюсь. Пока тело приходит в себя от подъёма, под кожу забирается страх, карабкается мурашами по спине и шепчет в уши: «Тебе это не нужно…»

      Да уж. Ни капли.

      Глубокий вдох – и я лезу через отверстие в ограде. Острые края проволоки царапают висок, сдёргивают шапку.

      – Ай!

      Кожу на голове обжигает мороз. Я забираю шапку обратно и, кляня всё на свете, поднимаюсь выше. Голени ноют от тяжёлого подъёма, дыхание сбивается. Ветер завывает раненым животным: дерёт щёки ворохом колючих льдинок, воняет горелой резиной.

      На гребне холма я замечаю Диану. Она греется у железного бочонка в центре каменного лабиринта, и тени трескучего костра пляшут на бледном лице.

      Как описать ее? Представьте девочку, которая здоровается со всеми прохожими (те угрюмо молчат в ответ) и знает отличия трилобитов от белемнитов. Ещё у неё диабет, и в любую погоду мёрзнут руки – так, что прикосновение к ним навевает мысли о ледяной смерти. Внешне? По-моему, Диана более всего напоминает рыжую сосиску, на которую натянули одежду. Сегодня к нашему вниманию: чёрная парка, розовая шапка-менингитка с белыми рогами и красные штанцы. Вот такая длинная сосиска – выше меня сантиметров на двадцать, тощая, с поцарапанной мордочкой. Впрочем, Диана всё время выглядит так, словно бежала из концлагеря.

      В первом классе мы с ней друг друга ненавидели. Она спорила со мной ПОСТОЯННО. Я говорил одно, а Диана доказывала противоположное.

      Выглядело это примерно так.

      Д: «Земля квадратная!»

      А: «Круглая!».

      Д: «На карту посмотри!».

      А: «Да ты глобус видела?».

      Д: «Квадратная-квадратная-квадратная-квадратная!».

      А: «Да пожалуйста – квадратная».

      Д: «Нет, не квадратная!».

      Потом Вероника Игоревна заставила нас вместе собирать гербарий, хотя мы с Дианой просили кого-угодно-другого, дрались, кусались и визжали, как два поросёнка. Мама Дианы стоически вытерпела наши склоки и прочитала стишок:

      Раз Труляля и Траляля

      Решили вздуть друг дружку,

      Из-за того, что Траляля

      Испортил погремушку…

      И что-то там… И что-то там… испортил погремушку.

      С тех времён прошло черти сколько лет, и люди до сих пор зовут нас Труляля и Траляля, и ссоримся мы по-прежнему.

      – Чел, должна заявить, что я три «о».

      – М-м… околдована?

      – Я О-коченела, О-тупела и О-фонарела тебя ждать.

      – Соря-я-я-ян. С Валентосом по телефону заболтался.

      – С кем, с кем?

      Диана хмурится и складывает руки на груди.

      Для