Древо жизни. Генрих Эрлих

1879 года, 9 часов утра

      Три с половиной года, прошедшие с моей отставки, были, наверно, самыми длинными в моей жизни. В столице я решительно не находил себе никакого занятия и, право, продал бы городскую квартиру и перебрался бы в провинцию, в какое-нибудь маленькое имение, где рыбалка, прогулки по лесу, занятия в саду и другие хозяйственные работы заполнили бы мой досуг, если бы не необходимость дать сыновьям, Константину и Ивану, подобающее образование. Оставить же их без отцовского пригляда я не мог по причине непрекращающихся контр со стороны моей бывшей супруги Татьяны Константиновны.

      Прошло уже восемь лет с тех пор, как она добилась расторжения нашего брака, обвинив меня в нарушении супружеской верности, но ее гнев, праведный по сути, но неправедный по форме, не смогло смирить даже определение Санкт-Петербургской Духовной Консистории, утвержденное Святейшим Правительствующим Синодом, воспрещавшее мне навсегда вступать в новое супружество. Так что помимо всего прочего я был лишен семейного досуга, супружеских утех и прочих прелестей семейной жизни.

      Назначенный мне при выходе в отставку и казавшийся поначалу значительным пенсион в 1800 рублей в год стремительно таял под натиском растущей дороговизны столичной жизни, особенно же угнетало отсутствие ставших уже привычными мелочей – служебной коляски с рысаками, постоянно находившегося при доме вестового и незамысловатого, но хлебосольного уважения всех столичных трактирщиков.

      Что же до расстроенного здоровья, послужившего причиной моей ранней отставки, то только в эти годы я понял, что есть здоровье и его расстройство. Ничто так не расстраивает здоровья человека деятельного, как праздность. Мне казалось, что за эти три с половиной года я постарел на все десять лет, превратившись в развалину, а ведь мне не было еще и пятидесяти лет!

      Немало удручал меня и невиданный рост числа убийств, грабежей и воровства в столице. Большая война, протекающая пусть и за пределами державы, всегда приводит к росту преступности, особенно в столице. У меня было достаточно времени, чтобы обдумать причины этого прискорбного явления. Но все глубокомысленные соображения разом вылетели у меня из головы, когда ранним утром 20 февраля 1879 года, на второй неделе великого поста у нашего дома остановились несколько казенных карет. Я как-то сразу догадался, что это ко мне и что сей неожиданный визит сулит решительные перемены в моей судьбе. Я не ошибся.

      Горничная Глафира дрожащим голосом (она поступила ко мне после моей отставки и с непривычки трепетала громких имен) доложила о прибывших.

      – Проси, – коротко приказал я.

      Собрание было высоким: министр двора граф Александр Владимирович Адлерберг, столичный градоначальник и обер-полицмейстер генерал от кавалерии Александр Елпидифорович Зуров, главный начальник Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии и шеф корпуса жандармов Александр Романович Дрентельн, министр внутренних дел Лев Саввич Маков