Ничья. Ясмина Сапфир

еще не помеченный царапинами времени, вагон и ажурная металлическая лестница, по которой всегда почему-то страшно подниматься.

      И крик:

      – Погодите! Лена! Я вот тебе приготовил!

      Я оборачиваюсь и улыбаюсь. Взлохмаченная, русая, еще мальчишеская прическа, черные джинсы на бедрах (не успел нацепить ремень), серая футболка с линиями пота на горловине и под мышками. Почему-то эта нелепая картинка в тот момент вызывала умиление. И восторженные серо-зеленые глаза.

      Я приостанавливаюсь, проводница тоже, отец ждет у лестницы, уже в вагоне.

      Дмитрий подбегает, подхватывает, неловко чмокает в щеку, в порыве скромности ставит на землю и вручает белый пакет с красными буквами. Кажется, там написано Love. Я машу рукой и забираюсь в вагон поезда. Мы с отцом размещаемся в купе, пристраиваем вещи под своими нижними полками, наливаем чай из термоса: местный еще не готов, не тронулись, и я заглядываю в пакет. Вытаскиваю наружу сухой паек туриста. Упаковки сухофруктов, крекеров, орешков. И книга. Булгаков. Моя любимая.

      Не забыл ведь, принес, вспомнил! Что-то внутри трепещет крыльями бабочки, и всю дорогу мне снятся приятные сны.

      Видение обрывается и возникает лицо Дмитрия. Холодные серо-зеленые глаза и надменно сжатые губы, будто я – ничтожество, половая тряпка.

      – Сама виновата! – тычет он мне в разбитую дверью бровь.

      Я заперлась, чтобы вволю поплакать в ванне, излить горечь и боль, пока муженек не видит. Он хотел выбить, я а – открыть.

      Он так и не извинился. Не сказал ни слова сожаления. Я помню это ощущение. Плакать – больно лицу, а не плакать – больно душе…

      И жизненный урок я вызубрила: фантазии о чудесном, заботливом мужчине в итоге оборачиваются только страданиями…

      – В общем, особенная женщина иногда может забеременеть от лельхая, – вдруг сообщает Марина и смотрит так, словно о чем-то подозревает. Я возвращаюсь из грез в новую реальность, и вопрос срывается с губ сам собой:

      – Если лельхай, встретив особенную женщину, может ее оплодотворить, почему не способен оплодотворить и другую?

      Марина взглянула так, словно я сказала, что жи и ши пишется через ы.

      – Он не может с другой. Вернее, не хочет. Что-то такое. Неприятие почти на уровне отторжения, – промямлила медленно. – Вы же подруга Рига Урагана? Его особенная женщина, судя по его виду и реакции на вас? Неужели ничего этого не знаете? – добила няня. – То есть… смертные не подозревают о подобных тонкостях. Но вам-то должны были все пояснить. Раз уж… а-а-а…

      После этой растянутой буквы, я всерьез испугалась, что Марина о чем-то догадывается. Даже доводы разума, что мелькнули в голове вспышкой, не успокоили расшалившиеся нервы. Откуда ей знать, кто я такая? Только лельхаи и ттахи чуют привратницу! Меня в этом железно уверял Лил. Почти клялся. Я вгляделась в лицо Марины. Та помедлила и закончила:

      – Елена. Вы недавно стали встречаться с Ригом? Он только что вас встретил и начал ухаживания?

      Я судорожно закивала,