Погружение в отражение. Мария Воронова

у всех у вас?

      Вера Ивановна покачала головой:

      – Так не будет.

      – Я тоже думаю, что не будет. Если казнь назначена, то она обязательно состоится.

      – Не передергивайте, Алексей Ильич. Покамест назначен только суд.

      – Который будет простой формальностью. Понятно же, к чему меня приговорят. Вера Ивановна, я был, конечно, ошарашен, когда меня арестовали, но, черт возьми, улики такие убедительные, что я даже начал сам себя подозревать, хотя точно знаю, что ничего подобного не делал.

      – Нет?

      – Нет, Вера Ивановна.

      Она пожала плечами:

      – Предупреждаю, что ложь адвокату всегда обходится очень дорого.

      – Я не лгу.

      – Ладно, тогда я первая подам пример честности. Дело в том, что много лет назад моего мужа убил маньяк.

      – Соболезную.

      – Спасибо. Просто вы должны знать: я глубоко и непоколебимо убеждена, что никакого другого наказания, кроме смертной казни, для таких чудовищ быть не может. Так что еще раз предлагаю вам взять другого адвоката.

      Еремеев нахмурился.

      – У вас есть реальный шанс сохранить жизнь, – продолжала Вера Ивановна, – если вы напишете чистосердечное признание во всех убийствах, которые совершили. Дело вернут на доследование, вы будете сотрудничать, покажете, где находятся тела, плюс ваши боевые заслуги… Шанс есть, Алексей Ильич.

      – Да ну, бред какой-то! Если бы я и захотел рискнуть и оговорить себя, то все равно не знаю, где тела, так что мне нечего предложить следствию, кроме слез и соплей, а это, сами знаете, товар не слишком ценный.

      – То есть мы будем строить линию защиты на том, что вы невиновны?

      – Именно.

      – Тогда дайте мне хоть что-нибудь. Хоть какую-нибудь зацепку.

      Еремеев развел руками:

      – Я же вам говорю, ничего нет.

      – Алиби?

      – Что вы, откуда? Я человек одинокий, с соседями общаюсь постольку-поскольку. После работы нигде не бываю, рано ложусь спать. Да и, насколько я понял, тела обнаруживали не сразу, когда уже трудно определить точное время смерти. Вот с фляжкой только если… Да и то!

      Он коротко хмыкнул.

      – Что?

      – Да чертовщина какая-то! Если я потерял ее, пока убивал того несчастного парня, то с июля как минимум у меня не должно было ее быть, верно?

      Вера Ивановна кивнула.

      – Однако я помню, как пользовался ею в сентябре.

      Она поморщилась. Слабенько. Свидетелей этому нет, но даже если они каким-то образом найдутся, гособвинитель тут же сотрет их в порошок. «Вы точно видели у подсудимого указанную фляжку после июля прошлого года? Чем можете подтвердить? Почему решили, что это именно она, а не точно такая же? Вы просто путаете или даете заведомо ложные показания, чтобы выгородить вашего приятеля?»

      – Был момент, когда я решил, что сошел с ума, – сказал Еремеев, – все-таки башкой тогда сильно приложился. Боялся, а вдруг реально раздвоение личности началось или что похуже? Но специалисты в психушке сказали, что я нормальный.