Танцы на стеклах. Алекс Д

и жестокого озлобленного парня, который в ответ на любое упоминание о моем происхождении, наносил ответный удар. В лицо, разбивая в кровь, не щадя, получая мрачное удовольствие от осознания собственной силы и власти над поверженным.

      Но я научился давать сдачи не сразу, далеко не сразу.

      И каждый раз, когда в плохую погоду мои ступни начинают ныть, я вспоминаю, почему не должен никому доверять из окружения отца. Что бы я не делал, каких бы высот не достиг, какой пост бы не занял, они будут презирать меня и ненавидеть. Но никогда не скажут в лицо того, что так часто со смакованием бросали мальчику, брошенному собственной матерью.

      Я извлек свои уроки, и теперь мне плевать на мнение окружающих. Выросший под влиянием двух людей с разными религиозными взглядами, я остался независимым в своем мнении в отношении вероисповедания.

      Я вообще не верю в Бога, но никогда не скажу об этом отцу.

      И мне плевать на Джадира, который приехал, чтобы вытащить мою задницу из заварушки с Йонсен.

      Сучка все-таки подала иск.

      Когда меня бросили в камеру, я даже не понял, что случилось. Вырубился и все. Утром меня растолкали, принесли свои извинения и выпроводили из отделения, где меня в бронированном внедорожнике уже ждал невозмутимый Джадир. Он-то и просвятил меня в подробности скандальной истории, которая дошла до моего отца раньше, чем до меня.

      А все благодаря Али, моему старшему брату. Отца не было в стране, а пока он занимался своими политическими делами, все важные вопросы решал наследник и старший сын. В приемную отца позвонил президент Йеля, и Али, как временный заместитель, сам переговорил с Генри Роджерсом. И разумеется всю информацию передал отцу, а тот уже подключил Джадира для решения скандального вопроса с моим арестом.

      На самом деле я ожидал, что отец позвонит мне лично, чтобы вылить на меня свой гнев и недовольство, но он не позвонил. Не посчитал нужным тратить время на недостойного отпрыска своей сбежавшей наложницы. Зато Али не смог отказать себе в удовольствии позлорадствовать. Уверен, он бы все сделал, чтобы история с попыткой изнасилования всплыла в прессе, но репутация семьи волновала его сильнее, чем личные счеты и взаимная неприязнь. Полив меня ядом своего презрения, он заявил, что, скорее всего, мой запланированный три года назад брак с Ранией аль-Хинди, дочерью крупного нефтяного магната, одного из богатейших шейхов провинции Сумар, будет пересмотрен, если до ее отца дойдут сплетни о моем скандальном поведении в Америке, об оргиях и вечеринках, а теперь еще и судебном иске по обвинению в изнасиловании. Я не верил в то, что Омар аль-Хинди станет отменять помолвку из-за каких-то слухов, тем более брак носил политический характер. Другое дело, если скандал попадет в прессу. Объединение двух богатейших фамилий, слияние капиталов и, конечно, гарантия будущего партнерства между странами опять окажется под угрозой срыва. Сумар являлся более современным регионом и, в отличии от консервативной центральной