Табу. Марина Бонд

двинул на крыльцо покурить, взяв с печи коробок спичек, так и не найдя зажигалку. Упер локти в перила, прикурил и глубоко затянулся.

      Открылась и закрылась входная дверь.

      – Не спится? – тихий голос сестры гармонично влился в какофонию ночных звуков.

      – Как и тебе.

      Она подошла и встала совсем близко, касаясь его плеча своим.

      – Знаешь, почему люди плачут на похоронах? – тихо начала она, глядя перед собой. Марк повернул к ней голову. – Думаешь, они оплакивают умерших? Горюют, что те ушли в мир иной? Жалеют их? Нет, – качнула головой. – Люди плачут на похоронах не за усопших, а за себя. Им жалко себя. Как они будут дальше жить без людей, с которыми привыкли. Что они будут делать без них. Люди плачут от страха – их привычный мир порушился, а значит, грядут перемены. Человек всегда боится перемен.

      Эвелина глубоко вдохнула и продолжила через паузу:

      – Мне страшно, Марк. Так страшно, как еще ни разу в жизни не было! – обхватила себя руками, словно замерзла. – И мне жалко себя, понимаешь? Не их, а себя. Мне стыдно в этом признаваться, но мне жаль себя, одинокую, продолжающую жить в этом мире, но уже без заботы и поддержки родителей.

      И Марк сделал то, что должен был сделать уже давно. Отбросив окурок, привлек к себе малую и крепко обнял ее, заключив в кокон своих сильных, теплых рук. Она прильнула, обвила руками за пояс и будто растворилась, потерялась в его ручищах – такой хрупкой была, тоненькой, маленькой. Уткнулась лицом в его грудь. Он, чуть ссутулившись, опустил подбородок на ее макушку.

      – Почему они ушли так рано?! Почему их забрали именно сейчас?! Почему сейчас, Марк?!! Ведь я совсем не готова к этому! – навзрыд зарыдала Эва. Не притворяясь и не жеманничая. Вот как есть. Заливалась слезами и шмыгала носом. И душу в клочья рвала своими стенаниями. Каждый всхлип – ножом по сердцу. И дрожала. Конкретно так трясло ее.

      Марк крепче обнял ее за плечи, запустив пятерню в распущенные волосы, обалдев от их густоты и тяжести. Сильнее прижал ее голову к груди, как будто этим мог облегчить ее страдания.

      – За что мне это?! – пуще прежнего убивалась Эва. – Чем я провинилась?? Почему именно я?! За что меня наказали?! В чем моя вина?? Что не так я делаю?!! Как я теперь буду одна, без них?? – в голос ревела. Волком выла. Вцепилась в него, ногтями, пальцами впиваясь в кожу. И вены ему вспарывала своим плачем надсадным, надрывным.

      Он обеими руками откинул ее голову, заглядывая в глаза. Один хрен темно и ни черта не видать. Но всматривался в ее лицо, в глаза ее, наизусть помня, какие они зеленые.

      – У тебя есть я, слышишь? Ты не одна. Я всегда буду с тобой. Буду рядом, если понадоблюсь, – хрипло поклялся он. Поцеловал ее в лоб и, не отнимая губ от кожи, чуть повернув голову, забубнил:

      – Нет тут твоей вины, малыш. Это жестокая реальность во всей своей красе. Одному черту известно, почему их забрали именно сейчас. Но ты не одна,слышишь? Теперь я буду с тобой. Что бы ни случилось, ты всегда можешь на меня положиться.

      Малая продолжала заливаться