Якобинец. Ольга Юрьевна Виноградова

губы змеились жестокой улыбкой:

      – Любезный друг, не думай, что для тебя всё закончилось. Видишь этот кнут, я недурной художник, сейчас я нарисую прямо на твоей якобинской шкуре «Закат над Луарой…

      Дальнейшее Куаньяр помнил плохо, его оттащили в сторону от дороги, раздели до пояса, связали руки.

      Роль палача взял на себя блондин, бил вдумчиво, умело, с оттяжкой и с видимым удовольствием, вслушиваясь в каждый хрип и болезненный стон, вглядываясь в искаженное страданием разбитое лицо.

      Тело превратилось в комок боли и ужаса. С каждым ударом из под кнута брызгала кровь, скатываясь рубиновыми ленточками по худым бокам. А «благородный» палач не унимался, веревки срезаны, пнув под рёбра сапогом, его перевернули на спину, острое лезвие сабли коснулось груди, сделав один глубокий надрез за другим… Господи, придет ли этому конец! Остановитесь, мы же люди!

      Неожиданно он услышал молодой женский голос, один из палачей оказался женщиной, одетой по-мужски:

      – Это ждёт всех их… всех…, – в голосе девушки звучала холодная ненависть, – участь цареубийцы Дамьена. Ты меня слышишь, якобинец?! Этьен, я хочу, чтобы он страдал до последнего вздоха!

      Она ткнула носком сапога израненное тело и глухо рассмеялась, услышав тихий болезненный стон…

      Добровольный палач испытывал при этом явное зверское наслаждение, глаза блестели, тонкие ноздри раздувались, а его спутники наблюдали за жестокой пыткой, словно младшие жрецы за магическим ритуалом, торжественно и бесстрастно.

      Много раз он терял сознание и столько же раз его приводили в чувство. Сознание покинуло истерзанное тело надолго, когда мучители принялись обсуждать, не следует ли напоследок вырезать ему глаза и отрубить руки. Он думал, что умирает и чувствовал облегчение, последнее, что он услышал, словно в тумане:

      – Верный пёс революции сдох.. Якобинские выродки надолго запомнят нас в этих краях, клянусь честью, господа!

      Окровавленного и полуживого, Куаньяра подобрал экипаж, в котором возвращались в Лаваль доктор Розели с сестрой. Сознание вернулось в измученное тело во время перевязки в доме Розели.

      – Несчастный мученик! – услышал он мягкий женский голос, медленно открыв глаза, Норбер увидел склонившееся над ним миловидное личико девушки лет 28 с жемчужно-серыми, полными жалости глазами.

      – Арман, он открыл глаза, подойди!

      Изящно, но скромно одетый мужчина лет 40 приблизился к постели:

      – Как вы себя чувствуете? Мы подобрали вас в жутком состоянии..

      Куаньяр слабо улыбнулся вспухшими разбитыми губами:

      – Я… жив и… жизнью обязан вам, …гражданин…

      – Меня зовут Арман Розели, я врач и вы в моем доме. А это моя сестра Анна-Мария.

      – Мою лошадь не нашли? В седельной сумке мои документы…, – он хотел еще добавить «я комиссар из Парижа», но осторожность удержала, почём знать, кто эти люди… и продолжать не стал, замолчал, прикрыв от боли глаза.

      – Нет, видимо лошадь убежала. Потеря документов