Якобинец. Ольга Юрьевна Виноградова

не смутился, расположившись в кресле уверенно и вальяжно.

      Слуги переглядывались, ожидая взрыва благородного возмущения хозяина и боясь за себя и за его жизнь, но граф остался спокоен, по крайней мере, с виду.

      – Кальвадос, – спокойно отозвался окруженный санкюлотами де Бресси, его самого было уже сложно смутить, – но отчего не пришел ваш новый председатель?

      По губам Пикси скользнула свирепая усмешка, рука с рюмкой опустилась, пригнув голову, он зарычал:

      – А вам хотелось бы увидеть Жака Армана?! Была бы воля Армана висеть бы всем вам на ближайших фонарях!

      Прислуга в ужасе закатывала глаза и крестилась, когда незваные гости не могли этого увидеть.

      – Вы такого же мнения?, – лишь с виду невозмутимый, граф нервным жестом поправил пышный галстук, который вдруг начал его душить.

      Граф уже успел заметить, что подчеркнутая грубость и жестокость представителей революционной власти большей частью проявлялись лишь на публике и в рабочем кабинете, при встречах же в неофициальной обстановке многие из них держали себя вполне спокойно и даже вежливо.

      Странно, думалось ему, они словно соблюдают какой-то таинственный ритуал или реализуют собственные фантастические представления о том, как надлежит себя вести «истинному республиканцу».

      А может каждый опасается в глазах товарищей выглядеть слишком мягким и ненадежным? При этом способность к сочувствию явно считается у них нежелательной, опасной и подлежащей жесткому осуждению. Чудеса, да и только…

      Пикси залпом проглотил коньяк и поднял на хозяина дома мрачные глаза, ответ его, однако, показался уклончивым.

      – Так думает Жак Арман.. и некоторые другие товарищи, но многие настроены к вам вполне терпимо.. Мы слишком уважаем Куаньяра, он оставил мне некоторые инструкции, и.. вам с нашей стороны ничто не угрожает.. и особняк ваш останется цел, но..только не вздумайте эмигрировать!

      Де Бресси задумчиво покачал головой, да, он как раз собирался уехать, но в Париж, а не за границу, ведь «самое темное место – под фонарем»:

      – Может это и разумный совет.. Но одну минуту.. гражданин Пикси, сейчас подадут обед.. надеюсь, граждане, вы не откажетесь разделить его с моей семьей?

      Пикси слегка поперхнулся коньяком и бросил на графа недоверчивый хмурый взгляд, но, не обнаружив, ни тени насмешки или страха выразительно наклонил голову в знак согласия.. не каждый день его принимали в графском особняке и он не мог себе отказать..

      Один из товарищей Пикси, заложив ногу на ногу, обувь не поддавалась ни чистке, ни описанию, бешеным взглядом мерил хозяина дома, и наконец, решился нарушить молчание:

      – Что, аристократ… не нравится тебе наше присутствие.. в мыслях надо думать, перевешал бы всех нас.. вот досада, – в тоне послышалась злая ирония, – а терпеть придется.. непривычно, правда, господин граф?! А фонаря вы не боитесь, ваше сиятельство?!

      Де Бресси напрягся, Бог знает, что придумают эти агрессивные и вооруженные, а теперь и подвыпившие