Варенька Олесова. Максим Горький

этот роман, и теперь он знает, что для него лестно быть похожим на Сади-Коко.

      Ипполит Сергеевич смотрел на неё так, как европеец смотрит на тонко выполненную статуэтку китайца. А она с жаром рассказывала ему о подвигах Сади-Коко, полных беззаветной преданности к графу Луи Граммон.

      – Простите, Варвара Васильевна, – перебил он её речь, – а романы русских авторов вы читали?

      – О да! Но я не люблю их – скучные! И пишут всё такое, что я сама знаю не хуже их.

      Они не умеют выдумывать ничего интересного, и у них почти всё правда.

      – А разве вы не любите правды? – ласково спросил Ипполит Сергеевич.

      – Ах, да нет же! Я всем говорю правду в глаза и…

      Она замолчала, подумала и спросила:

      – А что же тут любить? Это моя привычка.

      Он ничего не успел сказать ей на это, потому что она быстро и громко командовала ему:

      – Правьте налево… скорее! Вон к этому дубу… Ай, какой вы неловкий!

      Лодка не слушалась его руки и шла к берегу бортом, хотя он с напряжением ворочал воду своим веслом.

      – Ничего, ничего, – говорила она и, вдруг поднявшись на ноги, прыгнула через борт.

      Ипполит Сергеевич глухо вскрикнул, бросив весло и простирая за ней руки, но она невредима стояла на берегу, держа цепь лодки в руках и виновато спрашивая его:

      – Я испугала вас?

      – Я думал, что вы упадёте в воду, – тихо сказал он.

      – Да разве можно тут упасть? И к тому же тут неглубоко, – оправдывалась она, подводя лодку к берегу. А он, сидя на корме, думал, что это нужно бы сделать ему.

      – Видите, какой лес? – говорила она, когда он вышел на берег и стал рядом с ней. – Хорошо ведь? Там, около Петербурга, нет таких красивых лесов?

      Перед ними лежала узкая дорога, ограждённая с обеих сторон стволами деревьев. Под ногами простирались узловатые корни, избитые колёсами телег, а над ними – густой шатёр из ветвей и где-то высоко – голубые клочья неба. Лучи солнца, тонкие, как струны, трепетали в воздухе, пересекая наискось узкий, зелёный коридор. Запах перегнивших листьев окружал их.

      Мелькали птицы, нарушая важную тишину леса хлопотливым щебетаньем. Где-то стучал дятел, жужжала пчела и, как будто указывая им дорогу, в воздухе, впереди их, порхали два мотылька, преследуя один другого.

      Шли медленно. Полканов молчал, не мешая Вареньке искать слова для выражения её мыслей, а она горячо говорила ему:

      – Я не люблю читать о мужиках; что интересного в их жизни? Я знаю их, живу с ними и вижу, что о них пишут неверно, неправду. Они такими жалкими описываются, а они просто подлые, их совсем не за что жалеть. Они только одного и хотят – надуть вас, украсть у вас что-нибудь. Клянчат всегда, ноют, гадкие, грязные… А они ведь умные, о! они даже очень хитрые; как они мучат меня иногда, если б вы знали!

      На лице её выразилось озлобление и скука. Ипполит Сергеевич был изумлён силой её волнения, но, не желая слушать эти барские выходки, перебил девушку:

      – Вы говорили о французских писателях…

      – Ах, да! То есть о русских, – поправила она