Кубышки для Лёльки. Олег Велесов

спросил:

      – Чего так смотришь?

      Маруся вздохнула.

      – Зря ходишь, я на три года тебя старе.

      – Пусть, – и добавил быстро. – Санька Макаров тоже обещался ёлку для вашей Танюхи прибить.

      – А что не прибил?

      – Не знаю. Не успел. Прибьёт ещё.

      С Долгого болота прибежал холодок, колючий, будто с ледника; вдоль над Тезихой зависла мутная плёнка – пока ещё неровными клочьями, но к рассвету клочья срастутся и затянут береговые низинки серой мутью. А рассвет уже скоро, и вместе с ним новый день, в котором надо прощаться.

      – А мне председатель велел на трактор учиться, – сказала Маруся. – Половину трактористов забирают, вот и решили девок на трактора посажать. У нас сегодня одиннадцать мужиков уходят. А тебя когда?

      – На следущей неделе. Не знаю точно.

      Засвиристела пищуха, сгоняя с уставших звёзд дремоту, и словно эхом ей крик за спиной:

      – Марусь! Маруся!

      К речке выбежала Татьяна. Огляделась, увидела сестру, выдохнула:

      – Вот ты где… Мамка велела сказать, чтоб к прогону шла, щас прощаться начнут. Ой, да ты не одна, – и прыснула в кулак. – Тоды вместе идите. Да поторапливайтесь.

      И побежала обратно.

      Маруся встала, расправила юбку на бёдрах.

      – Пойдём?

      Кольша замялся.

      – Я… У нас седни тоже уходят… Так я до своих побегу. Попрощаться.

      – Беги. Конечно.

      – А я и завтре приду. Выдешь?

      – Завтра и посмотрим. Чего ж загадывать?

      Кольша взял Марусю за руку, потянулся к щеке поцеловать, но смутился и отступил. Маруся разочарованно поджала губы: ни песни петь, ни целоваться. Нет, не жених – и пошла.