Морган. Александра Груздева

вать. Хотя Колька был его единственным другом в конторе. Венков набросали, крест деревянный, временный, почти закрыли. Высится гора пластикового ельника с глазастыми, яркими не по сезону, цветами, тоже искусственными. Ничего настоящего. А вот Кольки больше нет.

      – Соседи, значит? – на участке рядом воздух пришел в движение, в поле зрения Моргана вдвинулась шуба. – Кто у вас?

      – Коллега. Друг.

      – А у меня муж, – и подчеркнула. – Пятый!

      Его имя, которого он стыдился и даже побаивался, Аглай Иванович, она восприняла с умильным восторгом. Отказалась называть его по фамилии – Морганов или, как звали его в конторе, Морган.

      – Да ну, как в каком-то американском детективе, – фыркнула она.

      Сама представилась Варенькой. А когда он потребовал формальностей: Варварой Прокофьевной Ниткиной.

      – Сколько вам лет? – с кокетливой обидой в голосе прощебетала она, когда он засомневался, стоит ли величать ее Варенькой.

      – Пятьдесят два.

      – Ой, да мы ровесники! – простодушно всплеснула она руками и тут же поспешно добавила. – Почти. Мне сорок восемь.

      Она уже давно перешагнула границу участков, по-хозяйски взяла Моргана за локоть:

      – Пойдемте в кафе, Аглай Иванович. Чего мы беседуем на морозе?

      Пять дней трясучки под температурой и еще неделя постельного режима после, почему-то перешли в тяжелый бронхит. Для Моргана это было неожиданностью. Болел он редко. И не понимал, почему вслед за удушливым жаром, тяжелым сном и ломотой во всем теле, пришел собачий кашель. Вроде в постели лежал, лекарства пил, в поликлинику врачу показывался исправно, а не выдохнуть – не вдохнуть. И в кафе неудобно. Перхаешь прилюдно, как старый бульдог.

      – Вам, Аглай Иванович, нужно чай травяной с медом пить, – и заказала целый чайник, а себе еще и пирожное.

      Морган, как ему казалось, незаметно ощупал карманы: вроде, есть деньги. Но движение вышло лихорадочным, сморщенным, очень жалким, и Варенька поспешила прояснить:

      – Чур, плачу я. Ведь это я на вашу голову навязалась.

      Кафе Морган не любил. Считал, что деньги владельцы берут за интерьер и воздух. Кофе – невкусный, чай – жидкий. За чашку слупят как за целую пачку в магазине. И ведь не насидишься всласть, выпил, съел заказанное, уходи. Чего рассиживаешься?

      – А вы были женаты, Аглай Иванович? – спросила «были», потому что сразу поняла, жены у него нет. Слишком запущенный мужичонка. Щетина серая на щеках. Брюки – пузырями. Сразу видно, что ничей.

      – Был.

      – Что же случилось?

      – Развелись.

      – А дети?

      – Сын.

      – У меня дочь от первого брака. В Америке живет, с мужем, – поделилась она. – У меня было пять мужей, и все умерли не своей смертью. Аварии автомобильные, одного током ударило, а четвертый – вот смех, по грибы пошел, траву какую-то сорвал – порезался и умер от пореза, инфекцию занес, я девчонкам говорю, грибами бы что ли отравился… Все же как-то по-людски. Хотя, наверное, последний, как раз своей смертью умер… – засомневалась она. – Во сне умер. В кресле перед телевизором уснул и не проснулся. Как считаете, Аглай Иванович?

      – Что?

      – Своя это смерть, когда человек у телевизора во сне умирает?

      – Не знаю, – задумался Морган. – Перед телевизором…

      Сам он телевизор давно не смотрел. Может, и показывают там что-то, отчего умереть можно. Последний раз, когда включал, на одном канале за столом заседало четверо упырей и делило государственный бюджет, как шарлотку, а на другой кнопке молодой глист, весь в белом, веселил раскрашенных кукол в зале. Морган плюнул и выключил эту порнографию.

      – Вы думаете, я виновата? Раз они, один за одним…

      – А вы ко всем на могилы ходите?

      – Да. В годовщину. Вот, к Толику только чаще, потому что он первый год…

      – Вам, наверное, без него плохо.

      – Плохо, – отозвалась она, как эхо. – Женщине без мужчины вообще плохо. Вот другие с одним мужем всю жизнь живут. Или разводятся. Со вторым доживают. А у меня…, – и махнула рукой, будто в воздухе знак вопроса начертила. – И что мы все обо мне? Вы-то как? Кем работаете?

      Но Моргану не хотелось говорить о себе. Ему и о мужьях этой дамы говорить не хотелось. Ни о чем не хотел он говорить. С удовольствием помолчал бы. Морган любил молчать. С кем разговаривать, когда живешь один? На работе? Разве что в перерыве. Да и с тех пор, как он курить бросил, тем для разговоров у него и коллег резко поубавилось. Вот кто-то не может бросить курить, и Морган тоже всегда считал, закурил в тринадцать лет – считай, навечно привычку приобрел. А он как-то просто забыл покурить. Забыл и забыл. Неделю в кармане пальто плющилась пачка. Когда он, наконец, ее выудил, понял, что курить больше не хочет.

      На работе не поверили, сказали: закодировался. Сейчас от всего закодироваться можно: от пьянства, от непомерного аппетита, от несчастной любви. Только вот не приходит ли на место пьянства несчастная любовь или вместо