Римский орел. Александр Мазин

оба невысокие, мускулистые, с широкими квадратными лицами, казавшимися еще шире из-за отросших бород. Разве что говорили они на разных языках, да у одного волосы светлее и не так густо покрывали тело, как у второго.

      – Ты кто? – осведомился Черепанов, сопроводив слова жестом. – Ху а ю?

      – Эго? – спросил второй. – Я? Я – кентурион первой когорты Первого Фракийского легиона Гонорий Плавт. Примипил Плавт. Ты понимаешь латынь, варвар?

      Первый мотнул головой:

      – Латынь – нет. Тебя – да, кентурион Плавт. И я не варвар.

      – Ха! Я готов спорить… А, неважно! Тебя как звать, друг? – Кентурион тоже дополнил вопрос жестом.

      – Геннадий. Подполковник Геннадий Черепанов.

      – Геннадий Кереп… Как?

      – Черепанов. Церебра…[2] – Геннадий постучал себя по голове.

      У него был некоторый запас латинских слов. Примерно на половину машинописной странички. В основном состоящий из популярных латинских изречений, коими подполковник Черепанов любил иногда щегольнуть. В той жизни. Вот и пригодилось невинное хобби. Хотя то, что говорил этот курчавый крепыш, подполковник скорее угадывал, чем понимал. Так на ковре «угадываешь» мысли противника. Тем легче, чем больше противник похож на тебя.

      – А-а! Череп! Ясно! – Римлянин ухмыльнулся, и его собеседник тоже ухмыльнулся. Очень похоже.

      Четверо караульщиков-квеманов слушали их беседу равнодушно, а вот пятому общение пленников пришлось не по нраву.

      – Молчать! – крикнул он и даже примерился ударить Черепанова древком копья, но… Встретился с ним глазами и передумал.

      – Похоже, Череп, эти верзилы тебя побаиваются, – заметил кентурион. – Видно, ты, как и я, задал им хорошую трепку! – Плавт изобразил, будто колет мечом, а затем скорчил физиономию, какая бывает у человека, когда ему в живот втыкают клинок.

      – Пусть рискнет здоровьем, – мрачно отозвался Черепанов. – Я ему руки выдерну раньше, чем он насадит меня на свой вертел. Меа глориа нон транзит.

      – Да, Череп, ты прав. Пришло наше время умирать, – сказал римлянин. – Умрем же со славой, верно? Хотя, как сказано одним мудрым человеком: «Живой пес лучше мертвого льва».

      Геннадий понял, мотнул головой.

      – Melior est leon vivus canis mortuo![3] He знаю, как ты, а я бы еще пожил! Эго витус, Гонорий! Эго… – Он на секунду задумался, подыскивая подходящее слово… Спирометр… Респиратор… – Эго спира, Гонорий!

      – О-о! – кентурион засмеялся. – Славно, Череп! У тебя отвратительная латынь, но я вижу: ты философ. Dum spiro, spero![4]

      – Примерно так. – Геннадию была знакома и эта поговорка.

      – А как насчет этого? – Римлянин похлопал по деревянной решетке.

      – Это? Это – ерунда! – по-русски сказал Черепанов и показал, как ломает палку о колено. – Вот с этими, – жест в сторону караульщиков, – посложнее.

      Кентурион понял.

      – Я бы с ними разобрался, – сказал он на своем языке. – Будь со мной мой меч…

      – Гладий

2

По-латыни – череп. Здесь и далее фонетика Черепанова не вполне соответствует «общепринятому» латинскому произношению. Хотя каким оно было, правильное латинское произношение, – можно только догадываться. Но латинское «с» скорее всего произносилось именно как «к». Сравните: caesar – кайзер, кесарь, цесарь…

3

Melior est lean vivus canis mortuo (лат.) – живой лев лучше мертвой собаки.

4

Dum spiro, spero (лат.) – пока дышу, надеюсь.