Мое преступление (сборник). Гилберт Кит Честертон

проверять свои подозрения, может, стоит заглянуть к мисс Вейн и слегка подготовить ее? Я опасаюсь, что все это станет для нее новым потрясением.

      – Очень хорошо, – ответил Эйш, бросив на него пристальный взгляд, – давайте сначала зайдем к ней.

      Барбару Вейн они увидали, едва выйдя из лесу. Девушка сидела за тем самым столом, установленным в саду, и что-то писала; стол был завален корреспонденцией, а у стула хозяйки замер желтолицый дворецкий. По мере того как расстояние между ними сокращалось, у Пейнтера нарастало болезненное ощущение, что он – посол жестокой судьбы, злого рока. Оно стало особенно острым, когда девушка подняла голову и улыбнулась, заметив их приближение.

      – Я бы хотел переговорить с вами наедине, если позволите, – официальным тоном произнес Эйш.

      Когда дворецкий ушел, он рассказал ей все, и хотя пытался выбирать слова, чтобы не ранить ее, но не утаил ничего, начиная с того момента, когда увидел поэта, выходящего из леса, и заканчивая извлечением сухих костей из колодца. Ни в тоне, ни в словах его не было ничего похожего на обвинение, и все же Сайприен, которому, как и всем его соотечественникам, была свойственна особая учтивость при общении с противоположным полом, не мог отделаться от ощущения, будто мисс Вейн предстала перед инквизитором. Он стоял смущенный, смотрел на редкие облака в ясном небе и на ярких птиц, снующих в лесу, и мечтал снова оказаться на верхушке дерева.

      Однако вскоре жалость к бедной девушке сменилось недоумением. Она приняла известие совсем не так, как Пейнтер ожидал, и он не мог найти точного названия тому, что видел. Рассказ о том, как череп ее отца опознали благодаря дыре в шляпе, заставил ее слегка побледнеть, но она держала себя в руках. Это было, впрочем, объяснимо, она ведь с самого начала была настроена пессимистично. Но остальную часть повествования она выслушала, даже не наморщив лоб, обрамленный медными кудряшками; лишь сидела задумавшись, и это само по себе было загадочно. Пейнтер предположил, что, возможно, она просто менее восприимчива – либо более выдержанна, либо, напротив, ограждает свой слабый дух от страшной правды, – чем он ожидал. Казалось, будто девушка все это время размышляет не о том, что ей говорят, а о чем-то своем.

      Она долго молчала и наконец произнесла:

      – Спасибо, мистер Эйш; я правда очень благодарна вам. В конце концов, рано или поздно все должно было раскрыться, и вы ускорили этот процесс. – Барбара окинула задумчивым взором лес и море и продолжила: – Видите ли, это касается не только меня, но раз вы в своих рассуждениях зашли так далеко, пришло время мне высказаться, никого не спрашивая. Вы говорите: «Мистер Трегерн той ночью был в лесу», словно это нечто ужасное. Но дело в том, что для меня это вовсе не звучит ужасно, поскольку я знаю, что он там был. Вообще говоря, мы были там вместе.

      – Вместе! – повторил Эйш.

      – Мы были там вместе, – спокойно сказала Барбара, – потому что у нас было на это право.

      – Вы хотите сказать, – заикаясь,