Несколько лет в деревне. Николай Гарин-Михайловский

рублей). До остального Скворцову дела не было. Винокуренный завод, все постройки, кроме одного флигеля, были, за ненадобностью, проданы за 4.200 руб. (первоначальная их стоимость около 40 тысяч руб.). Сад был вырублен постепенно Беляковым на отопление флигеля. Продажа леса шла во всю. Лес Скворцов не признавал выгодною статьёй, как не оправдывающий процентов на затраченный капитал.

      Беляков ловко повёл дело. Не успели мужики оглянуться, как он зажал их в свой кулак, как в железные тиски. Приём его был простой, но верный: 5 – 6 дворов побогаче он гладил по шерсти – давал им на выбор лес, лучшую земельку, и ценой подешевле, и мерой не обижал. С остальною же деревней он действовал иначе. Приходит, например, время брать землю. Беляков назначает цену и день сдачи. Мужики делают стачку сбить цену. Беляков только посмеивается.

      Порядок сдачи земли такой: кто все деньги принёс сразу, тот пользуется правом выбора лучшей земли; берущим в кредит достаётся не разобранная за наличные деньги и, конечно, худшая земля. Для противодействия стачке даётся повестка во все соседние деревни. Хорошей земельки кому не надо? И, глядишь, в день сдачи возле избы Белякова точно базар от наехавших подвод. На всякий случай заготовлено несколько подставных покупщиков. Подставные, как только цена объявлена, тотчас изъявляют на неё согласие и требуют себе лучшую землю. Богатеи, те 6 дворов, о которых было упомянуто выше, только ждут этого момента. Так прямо против мира идти нельзя, если сделана стачка, а уж начали брать, так чего же поделаешь?

      – Что ж, старики, – начинает в таких случаях Чичков, – чего ж тут ещё дожидаться? Ничего, видно, не поделаешь – хитёр, собака, ловко придумал. Чужие разберут, а сами где сеять станем?

      Идти надо.

      Богатеи энергично поддерживали Чичкова, а за ними, почёсываясь, плелись и остальные князевцы.

      А вечером у «собаки» шла выпивка, и Беляков в десятый раз, захлёбываясь от восторга, рассказывал богатеям, как он ловко всё проделал. Князевцы и сами понимали, как их Беляков оплёл, да ничего не поделаешь. Пробовали ему пригрозить поджогом, он и против этого нашёл сноровку. Высмотрел в деревне центральное место и стал торговать его у хозяина, Алексея Ваганова. Ваганов хотя и плохонькой был мужичонко, а насиженным местом дорожил и заломил такую цену, что Беляков только свистнул и ушёл, сказав на прощанье:

      – И подешевле отдашь.

      И, действительно, отдал. Через неделю нагрянул обыск, и у Ваганова нашли барский котёл, вмазанный в печь. Ваганов и не запирался, что он выломал, но указал, что и другие не лучше его: почитай, у всякого барское добро есть – сам Беляков и спит, и ест, и пьёт из барского. Кончилось, однако, тем, что других не тронули, а Ваганова в Сибирь сослали. Осталась Устинья с четырьмя детишками, пришла зима, а с ней голод и холод, отдала вдова свою усадьбу, а за это ей избу перенесли на край села, да ещё дали 10 рублей. Так поселился Беляков в центре села.

      – Жги его, собаку, коли себя не жаль! – толковали князевцы.

      – Ах, собака, собака, и ничем его не доймёшь!

      – В