Каббала власти. Исраэль Шамир

илки, заботливо разложенные на земле.

      Пришла пора собирать урожай, и ни одно деревце на террасированном склоне холма не останется без внимания. Люди отправляются на сбор олив целыми семьями. Толпясь под деревьями, забираясь на стремянки, они образуют картину, достойную пера Питера Брейгеля Старшего. Мы собираем оливы вместе с семьей Хафеза. Впятером или вшестером мы стоим под густыми ветвями раскидистого, узловатого старого дерева и перебираем живые четки нашей госпожи – благословенной Палестины. Дочка сильного и ловкого Хафеза, семилетняя Роан, с спелой пшеницей волос, небесно-голубыми глазами, непривычными для иностранца, но весьма распространенными в этих краях, и усмешкой на губах, забралась на самую верхушку дерева. Оливы, которые она срывает, зеленым дождем сыплются нам в руки, на плечи и на головы. Перед тем, как перейти к новому дереву, мы поднимаем подстилку за края, и в руках у нас оказывается целый мешок олив. Рядом щиплет траву светло-серый осленок. Он набирается сил, ведь всю обратную дорогу ему придется тащить эти мешки на себе.

      Мы собираем оливы в Ясуфе, блаженной в своем уединении горной деревне. Ее высокие и просторные дома, построенные из мягкого светлого камня – свидетели ее былого процветания, достигнутого неустанным трудом. Широкие лестницы поднимаются к плоским крышам, на которых жители деревни отдыхают теплыми летними вечерами, наслаждаясь прохладным бризом с далекого Средиземного моря. Вокруг множество гранатовых деревьев. В описании Палестины, сделанном тысячу лет назад современником Вильгельма Завоевателя, деревня Ясуф упоминается в связи с обилием гранатов и мудростью ее уроженца, просвещенного шейха Аль-Ясуфи, который прославился в далеком Дамаске.

      Если это не рай, то место, очень на него похожее. В эту деревню, построенную на гребне холма между двумя долинами, мы прибыли вчера. Прямо над ней, на вершине холма, стоит древнее святилище, «бема», где предкам Хафеза и Роан доводилось наблюдать чудесное единение небесных и земных сил. Жители деревни часто приходят сюда в поисках душевного успокоения, как когда-то делали их предки, жители небольшого израильского княжества: мы на Святой земле, и для ее обитателей ежедневное приобщение к божественному так же привычно, как и ежедневная порция тяжелого труда. Библейские цари пытались запретить местные бемы и монополизировать веру в централизованном храме, более удобном для контроля и налогообложения, но простой народ предпочитал для ежедневного богослужения местные святилища. Крестьяне сохранили двухуровневую религиозную систему, в которой соединяются локальная и универсальная веры. Она чем-то схожа с синтезом синтоизма и буддизма в Японии. Эти люди религиозны, но не фанатичны. Они не носят строгих мусульманских одеяний, а женщины не закрывают свои хорошенькие лица. Эти два аспекта религии – локальный и универсальный – существуют тысячелетиями и успели тесно переплестись между собой. Храм превратился в великолепную омейядскую мечеть Аль-Аксы, а в беме Ясуфа люди и по сей день молятся своему Богу.

      Старые деревья, освященные веками.…За свою долгую жизнь они слышали много клятв и видели много тайн. Родничок с чудодейственной водой, не высыхающий даже в июльскую жару и отдыхающий дождливой зимой, священная гробница, которая меняла свое название, вероятно, много раз с незапамятных времен, а сейчас называется «Шейх Абу-Зарад». Руины, сохранившиеся с первых дней существования Ясуфа: деревня возникла более четырех тысяч лет назад, и с тех пор всегда была населена. В библейские времена она принадлежала колену Иосифа – сильнейшему из колен Израилевых. Когда Иерусалим попал под власть иудеев, народ, населявший эти земли, сохранил свою отдельную идентичность жителей Израильского царства и со временем принял Христа. Увенчанная куполом рака на вершине холма по-прежнему призывает к молитве. В феврале вершина белеет от цветущего миндаля; сейчас она покрыта зеленью и являет собой превосходный вид холмистой Самарии.

      Но мы приехали слишком поздно, чтобы любоваться видом на вершину холма: осенью солнце садится рано. В сумерках мы спустились к роднику – пульсирующему сердцу деревни. Вода неслышно била из разлома в камне, стекала в закрытый желоб и выливалась наружу, чтобы напоить сады. Мы расположились под фиговыми деревьями, и они распростерли над нами свои широкие листья, как танцоры японского театра Но раскрывают свои веера, одним грациозным движением. В лунном свете из крон деревьев выпорхнули словно гигантские черные бабочки – летучие мыши, обитатели ближайших пещер, выбрались на воздух, чтобы выпить воды и полакомиться плодами под покровом ночи.

      Обычно беседа у родника течет так же свободно и радостно, как и его вода. Нет лучшего места, чтобы посидеть и поболтать с деревенскими жителями об урожае, старых добрых временах, детях и последнем очерке Эдуарда Саида, опубликованном в местной газете. Здешние крестьяне вовсе не невежды: одни из них объехали весь мир, от Басры до Сан-Франциско, другие учились в местном отделении университета. Свое политическое образование они завершили в израильской тюрьме – это практически неизбежный этап воспитания молодых мужчин в этих краях. Там, а может, на строительных работах в Израиле, они научились бегло и красноречиво говорить на иврите, и с удовольствием практикуют этот навык в разговоре с доброжелательным израильтянином.

      Но