Прощай, Византия!. Татьяна Степанова

у него с утра в записи окно.

      Катя обрадовалась: Иннокентий! Мастер-стилист по стрижкам и укладкам. Стыдно было признаваться, но в самую первую их встречу в парикмахерском кресле Катя отнеслась к нему с великим недоверием. Совсем мальчишка, на вид вчерашний школьник – что такой может понимать в женщинах, в женской привлекательности, и в прическах в частности? Стоек был еще стереотип: парикмахерша – это обязательно она. А он – это нечто подозрительное в голубых тонах. В ту их первую встречу Катя придиралась к каждой мелочи, капризничала. Паренек Иннокентий вздыхал, кротко парировал каждый ее булавочный укол и порхал над Катей, как мотылек. Но когда она взглянула на себя в зеркало, то в мгновение ока и следа не осталось от ее прежних сомнений, а с губ сорвалось восклицание: «Класс!»

      С тех пор она ходила исключительно к Иннокентию. Он был превосходный стилист, колорист, парикмахер – в общем, спец по волосам с большой буквы. Он был единственным мужчиной в салоне и совершенно этим не тяготился. Напротив, было видно, что именно женское царство для него – родная страна.

      Каково же было отчаяние Кати и всех остальных постоянных клиенток, когда по салону пронесся слух, что Иннокентия забирают в армию. Это было то же самое, что жарить на сковороде соловья. Представить себе милейшего, обходительнейшего Кешу-Иннокентия в казарме среди ражих дембелей было просто страшно. Все пребывали в отчаянии. Но, к счастью, угроза миновала. Иннокентий снова порхал по салону – стриг и причесывал, колдовал, экспериментировал.

      После SPA Катя попала к нему.

      – Добрый день, что делаем на этот раз?

      – Иннокентий, как обычно, только чуть короче, кажется, кончики секутся.

      – Уберем. А цвет? – Иннокентий улыбался.

      – Цвет, – чувствуя свою глупейшую счастливейшую улыбку, Катя смотрела на себя в зеркало. И так вообще-то неплохо, но ведь это месть, месть. – Я даже не знаю. Но надо поменять.

      – Осень – пора теплых тонов. – Иннокентий склонил голову набок, примеривая, оценивая. – Вот взгляните.

      Они склонились над альбомом красок. Теплые тона… Катя подумала, во сколько обойдется стрижка, укладка и окраска, мысленно приплюсовала к уже и без того раздутому счету. А платить придется кредиткой Драгоценного – ах, какая тонкая месть. Ах, какое лицо у него будет, когда он увидит, прочувствует!

      – Вот этот тон. – Она выбрала цвет.

      – Отлично. – Иннокентий укрыл Катю до подбородка алым фирменным чехлом. Его бледненькое личико сияло профессиональным вдохновением. Он не накладывал краску, он творил, будто писал фреску. И такого художника хотели забрить в солдаты, словно средневекового рекрута!

      – Чудесно, чудесно, – приговаривал он, прокрашивая кисточкой корни волос, подавая Кате то чашку кофе с лимоном, то последний номер журнала мод, чтобы не было скучно ждать.

      В это время зазвонил Катин мобильный. Она дотянулась до сумки. Определитель оповестил: Драгоценный. «Проспались, наконец, гаврики», – подумала Катя. И ответила: