Белый Гонец. Евгений Санин

направил его к светлевшей за берегом полоске дороги, вдоль которой высились стога.

      Всадники двинулись за ним.

      – Ну, что встал, Тупларь! Или не слышал, что приказал хан? – придя в себя, накинулся на глуповатого половца Узлюк. – Скорей забирай своего старого знакомого!

      Но тот испуганно затряс головой:

      – Нет, лучше уж сразу пристрели!

      – И пристрелю, если хан прикажет! – пообещал Узлюк.

      – Все равно не повезу!

      Видя, что никакие угрозы и уговоры не подействуют, половец выдернул свою стрелу из налима, перебросил его через седло и помчался догонять хана, на ходу рассуждая вслух:

      – Птицу – стрелял, зверя стрелял, человека – стрелял… Первый раз рыбу стрелой убиваю!

      – А вдруг это, и правда, оборотень? – не унимался скакавший рядом с ним Тупларь.

      – Какой-такой оборотень? – засмеялся стрелок. – Ну сам посуди глупой своей головой: если рыба тут, а следы были там, то где же тогда человек?

Славко набрал побольше воздуха в грудь и выпалил…

      А человек, по имени Славко, тем временем бежал, не разбирая дороги, в родную весь.

      Да и не было тут никакой дороги!

      Если по прямой, то от места роковой встречи до Осиновки было не больше версты. Но за последние сорок лет весь, уходя от половца всё дальше и дальше, ограждаясь подлесками и нетопкими болотами, спряталась так, что до неё непросто было добраться даже своим.

      Дед Завид говаривал, что когда-то Осиновка была самой богатой весью в округе. Еще бы! Стоя на пригорке, у большой проезжей дороги, она кормила останавливавшихся на постой купцов, а те мало, что платили за это, так еще и вполцены отдавали свои дорогие товары…

      Теперь, после нескольких десятков набегов половцев, глядя на то, что осталось от горелой-перегорелой Осиновки, даже трудно было поверить в это.

      Устали люди каждый раз отстраиваться вновь и вновь.

      Толку-то строить хоромы, если их все равно сожгут?

      Толку держать скотину, когда её все равно угонят?

      Правда, если вдруг выпадало два-три спокойных года, – уж таков характер русского человека, – все прежнее разом забывалось, и люди всем миром снова брались за пилы и топоры. Радуя глаз, поднимались маковки церкви, словно на глазах вырастали срубы, строились амбары, вырывались ямы для хранения зерна… Но со свистом и гиканьем появлялся вдруг однажды новый отряд половцев, и всё начиналось сначала…

      Славко бежал и плакал от отчаяния и обиды. Размазывал ладонью перепачканное лицо, мешая свои слезы с чужой кровью. И не было в этот миг на свете человека несчастней его.

      Забыл Бог Славку, забыл его родную весь, да и всю Русь забыл!.. – только и думал с горечью он.

      Когда он выбежал из подлеска, его встретил сильный ветер со снегом, сдувающий с поля все следы.

      Начиналась непогода, которую, видать и впрямь, задолго до человека чувствует рыба.

      Луна то пряталась в лохматых облаках, то выныривала обратно, чуть приосвещая округу.

      Но Славко и без нее знал, куда ему идти.

      Осиновка была уже в нескольких десятках