Дядя Динамит. Пелам Вудхаус

Господи! Ну, Салли, не хочу тебя огорчать, но Босток дело выиграет.

      – Если дойдет до суда. Я и хочу попросить Мартышку, чтоб он уговорил сэра Эйлмера.

      – Хорошо бы. Но как он относится к Мартышке?

      – Я думаю, он его полюбил.

      – А я не думаю. Все бюсты, бюсты… Странно, что ваши дела с ними связаны. И Отис, на которого мне наплевать, и ты, моя дорогая, зависите от того, сумеет ли Мартышка скрыть следы. Жизнь сложна. Я бы сказал – причудлива.

      – Дядя, я ничего не понимаю. Какие следы?

      – Вот это и есть моя история. Ты сыта? Тогда пойдем выпьем кофе в гостиной. Да, – продолжал лорд Икенхем, когда они опустились в глубокие кресла, – именно причудлива. Мартышка был у меня, я уже говорил.

      – Говорили.

      – А сегодня после завтрака уехал в Эшенден, чтобы очаровать хозяев. Я думал было, неделю его не увижу, но ошибся. Через два часа он приехал, трепыхаясь, как кошка на горячей плите.

      – Почему?

      – Потому что он решил показать служанке, как убивают птиц бразильские аборигены, и разбил тот самый бюст, о котором ты упоминала.

      – О-ой!

      – И ты уподобляешься кошке?

      – Конечно! Разве вы не понимаете? Сэр Эйлмер души не чает в этом бюсте. Он рассердится на Мартышку.

      – И Мартышка не сможет просить за Отиса? Да, весьма вероятно. Но не волнуйся, все обойдется. Он снова приехал ко мне, чтобы взять другой бюст, твой.

      – Как умно!

      – Для Мартышки – даже слишком. Видимо, служанка подсказала. Помню, на собачьих бегах никак не мог назвать себя. «Тви…», «Твист…» – спасибо, я прошептал: «Эдвин Смит, Ист-Далидж, Настурциум-роуд, одиннадцать».

      – А вы кем были?

      – Джорджем Робинсоном, дом четырнадцать. Да, скорее всего – служанка. В общем, я дал ему бюст, и он уехал. Не знаю, что было дальше, но я склонен к оптимизму. Он говорит, в том углу темно, и вряд ли Балбес туда заходит. Бросит взгляд – белеет что-то, и ладно.

      – Почему вы зовете его Балбесом?

      – Его вся школа так звала.

      – Вы вместе учились?

      – Да.

      – Тогда, может, вы похлопочете?

      – Нет. Недавно я говорил его племяннику, что дал ему шесть раз по заду крикетной битой. Пусть Мартышка хлопочет.

      – Если замел следы.

      – Замел, замел. Он говорит, у Балбеса плохо с глазами, а очки не носит. Что же до служанки, она человек верный.

      – Как вы умеете утешить, дядя Фред!

      – Стараюсь, дорогая, стараюсь. Сладость и свет – мой девиз.

      – Хорошо, что у вас был этот бюст.

      – Исключительная удача. Вообще у нас бюстов мало. Статуи есть, Венеру – пожалуйста, дедушка их очень любил. «Дом – это не дом без доброй старой Венеры», – говорил он, поглаживая баки. Вот и получилось, что иногда кажется, будто ты зашел в турецкую баню в женский день. А бюстов нет. Мы, Икенхемы, их не держим. Если бы ты, по велению Промысла, не оставила…

      Из кресла в этой гостиной выскочить трудно, но Салли выскочила.

      – Дядя Фред! – вскричала она. – Он взял этот бюст?

      – Конечно. А что такого?

      Салли опустилась в кресло и глухо прошептала:

      – В нем те камешки.

      – О