При свете луны. Дин Кунц

что язык у нее по-прежнему заплетался: «Поселуй меня в сад!»

      В клубах, часто имея дело с прилипчивыми домогателями, разбивая их толстые черепа, скручивая им шеи, вырывая злобные сердца, образно говоря, разумеется, она обрушивала на них потоки слов, эффективностью не уступающих кулакам Мухаммеда Али в лучшие его годы. Но последействие анестетика дезориентировало ее, соображала она туго, да и с юмором было не очень.

      – Я уверен, кто-нибудь обязательно позаботится о такой красотке, как вы.

      – Касюний текол. – Джилли ужаснулась еще сильнее: ее когда-то мощная боевая словесная машина окончательно вышла из строя.

      – Мой вам совет, в ближайшие дни никому не рассказывайте о том, что здесь произошло…

      – Сонюсий котел, – поправилась она, лишь для того, чтобы понять, что должного результата нет и, возможно, уже никогда не будет.

      – …не высовывайтесь…

      – Вонючий козел. – На этот раз она добилась желаемого, но все равно слова прозвучали неубедительно.

      – …и вообще, молчите о том, что случилось с вами. Если об этом станет известно, вы превратитесь в мишень.

      – Деревенщина, – выплюнула она. И что удивительно, это слово не входило в ее обычный лексикон, хотя выступала она отнюдь не в Нью-Йорке.

      – Удачи. – И он ушел вместе с банкой коки, пакетиками арахиса и злобной, мечтательной улыбкой.

      Глава 7

      Освободившись от стула, быстренько сбегав в туалет по малой нужде и вернувшись в комнату, Дилан увидел, что Шеп поднялся из-за стола и повернулся спиной к незаконченному храму синто. Обычно ни посулы, ни угрозы, ни сила не могли оторвать Шепа от картинки-головоломки, пока последний элемент не занимал положенного ему места. А вот теперь, стоя у изножия кровати, уставившись в пустоту, будто углядел в ней что-то материальное, мальчик шептал, не Дилану, даже не себе, возможно, фантому, которого видел только он: «При свете луны».

      Бодрствуя, Шеперд излучал отсутствие связи с реальным миром точно так же, как зажженная свеча – свет. Дилан привык жить в ауре странноватости брата. Он стал законным опекуном Шепа более десяти лет тому назад, после безвременной смерти их матери, когда Шепу было десять, а самому Дилану оставалось два дня до девятнадцати. После стольких лет, проведенных вместе, словами и действиями Шеп мог удивить его крайне редко. По молодости он иногда находил поведение Шепа вызывающим ужас, а не просто странным, но теперь это осталось в прошлом, и давно уже по спине Дилана не бежал холодок.

      – При свете луны.

      Поза Шепа оставалась застывшей и неуклюжей, как и всегда, но вот в голосе появилась несвойственная ему резкость. Лоб, обычно гладкий, словно у Будды, прорезали морщины озабоченности. Лицо вдруг стало жестоким, чего раньше не замечалось. Шеп всматривался в призрак, открывшийся только ему, жевал нижнюю губу, выглядел обозлившимся и встревоженным. Руки чуть приподнялись, пальцы сжались в кулаки, словно он собирался двинуть кому-то, хотя не было случая, чтобы Шеперд О’Коннер по злобе