До рая подать рукой. Дин Кунц

пирог на серьезную дискуссию.

      – Серьезную дискуссию мы уже провели.

      – У меня осталось еще полпирога, – радостно напомнила Дженева.

      – Я бы с удовольствием съела еще кусок, – улыбнулась ей Лайлани.

      – Оставшуюся половину пирога сегодня есть не будут, – возразила Микки. – Ты можешь получить только мой кусок.

      – Ерунда, Микки, – махнула рукой Дженева. – Завтра я могу испечь тебе еще один яблочный пирог.

      И уже поднялась из-за стола, но Микки остановила ее:

      – Сядь, тетя Джен. Речь не о пироге.

      – А мне представляется, именно о нем, – возразила Лайлани.

      – Послушай, девочка, ты не можешь до бесконечности изображать молодого опасного мутанта, червем проползающего…

      – Червем? – Лайлани скорчила гримаску.

      – Червем проползающего… – Микки замолчала, удивленная тем, что хотела сказать.

      – В твою селезенку? – предложила свой вариант окончания фразы Лайлани.

      Никогда раньше, насколько помнила Микки, она не позволяла себе до такой степени озаботиться судьбой другого человека.

      Наклонившись через стол, словно пытаясь помочь Микки найти ускользающие от нее слова, Лайлани предложила другой вариант:

      – В твой желчный пузырь?

      Теплые чувства к кому-либо опасны. Теплые чувства к кому-либо делают уязвимой тебя саму. Оставайся на высоких стенах, под защитой крепостных башен.

      – В почки? – внесла свою лепту Дженева.

      – Червем проползающего в наши сердца, – продолжила Микки, заменив первоначальное мое на более нейтральное наши, чтобы разделить риск с Дженевой и не слишком подставиться под удар, – а потом думать, что нам безразлична опасность, которой ты подвергаешься.

      Но Лайлани продолжала паясничать, не выходя из роли:

      – Я никогда не видела себя сердечным червем, но, полагаю, это очень респектабельный паразит. Так или иначе, я заявляю со всей ответственностью, если это необходимо, чтобы получить кусок пирога, что моя мать мне не опасна. Я живу с ней с тех пор, как маман меня родила, и у меня по-прежнему целы и руки, и ноги, и голова. Она трогательная, старушка Синсемилла, но не страшная. И потом, она – моя мать, а когда тебе девять лет, пусть ты и очень умна, ты не можешь собрать чемоданы, уйти из дома, найти хорошую квартиру, высокооплачиваемую работу в фирме, специализирующейся на программном обеспечении, и к четвергу разъезжать по городу на «Корветте». Я к ней привязана, если ты понимаешь, о чем я, и знаю, как вести себя в такой ситуации.

      – Служба охраны прав ребенка…

      – Намерения у них добрые, но проку от них никакого, – прервала ее Лайлани с уверенностью человека, который знает, о чем говорит. – И потом, я не хочу, чтобы Синсемиллу вновь упекли в дурдом и в очередной раз прострелили ей мозги электричеством, потому что тогда я останусь одна с моим псевдоотцом.

      Микки покачала головой:

      – Они не оставят тебя на попечении бойфренда твоей матери.

      – Говоря «псевдоотец», я подразумеваю лишь отсутствие биологической связи. Он – мой законный приемный отец. Женился на Синсемилле четыре года тому назад, когда мне было пять. Я еще не вышла на уровень