Темное пламя любви. Елена Арсеньева

два отдыхали, а потом отправились по требованию линейной бригады на инфаркт.

В давние времена

      Ольгушке сравнялось семнадцать, когда случилось вот что.

      Отец Каллистрат отправился в город к благочинному, на какой-то сход губернских священников. Ольгушка приуныла: без мужниного окороту да одергиваний тетка Лукерья обычно расходилась – хуже некуда: племянницу поедом ела и продыху никакого не давала, столько работы на нее наваливала. И думать не моги на вечорку сбегать или просто выскочить с подружками у плетня позубоскалить! Но тяжелее всего приходилось Ольгушке, когда тетка Лукерья начинала мать ее покойную, сестру свою двоюродную, и мужа ее клясть самыми ужасными словами и уверять, будто они, пока живы были, чуть не полдеревни перепортили своим колдовством.

      – Чего они только не натворили, какого только зла не содеяли! – зудела тетка Лукерья. – Закапывали под дикой грушей при убывающей луне горшок с горохом и наводили этим порчу на Прова Калинова: да будет у него столько чирьев, сколько в горшке горошин! Так и сжили со свету: сгнил от тех чирьев заживо. А Катюху Митриеву муж ее Петька загрыз!

      – Как загрыз? – в ужасе спрашивала Ольгушка.

      – Да так же, как волки загрызают! – злобно отвечала попадья. – Петька с артелью в город ходил, да однажды все заработанное артельщиками пропил. И как начал, так и остановиться никак не мог – каждый день пил! Пришла Катюха к матери твоей, Груньке, за какой ни есть травой лечебной, а Грунька и говорит: вода, дескать, которой покойника обмывали, считается лучшим средством от запоя. А тут как раз возьми да помри кто-то в соседней деревне… уже не припомню, кто именно, да только Катюха раздобыла той воды, которой усопшего обмывали, и наварила на ней мужу каши. Он как начал эту кашу наворачивать! Целый горшок сожрал, потом съел все, что было в доме, кадку капусты, кадку огурцов соленых, и мясо сырое съел, а потом и Катюху загрыз.

      – А тетя Агафья сказывала, что он ее удушил спьяну, а не загрыз! – кричала возмущенно Ольгушка.

      – Все одно по наущению Грунькиному! – отмахивалась тетка Лукерья.

      – Да ведь всякий пьяница душу запродает врагу рода человеческого! – отчаянно спорила Ольгушка. – Он прислужником диавола становится, его воли исполнителем! При чем же здесь моя матушка?!

      Тетка Лукерья, впрочем, слушать ее не слушала, а продолжала:

      – А еще, помню, приехал к ней какой-то посторонний человек: мол, слух о ней, Груньке-ведьме, да муже ее, Ваське-ведьмаке, дошел аж до города, вон он и приехал к ним мастерству учиться. А им жалко было секретами своими делиться. Ну, твоя мать и послала его в полночь жарить в бане кошку, а защищать ту пришли другие кошки и загрызли бедолагу до смерти.

      – Не было! Не было этого! – в отчаянии восклицала Ольгушка. – Слухи пустые, кои злыми людьми распускаются! Матушка только болезни заговаривала: отнесу, дескать, хворь в пустые леса, прогоню в пустые поля, на каменья, где люди не живут, где петухи не поют, где лягушки не квакают!

      – Да-да, – ехидствовала тетка, – а для того, чтобы хворь куда-то отнести, твой