Катастеризм. Александра «Альфина» Голубева

тебе, суставы. С суставами я проживу как-нибудь. Можно ведь и на дом заказывать… – она покрутила инструкцию в руках. – Но, получается, если стимулирует сосуды – то это атеросклероз, это инсульт… настоящие враги для людей вроде, ну, вроде нас с тобой, – она дипломатично не уточнила, каких. – А почему не в аптеке?

      – В аптеке они тоже продаются. Только там стоят за полторы сотни, а эта – всего восемьдесят тысяч, у них какая-то акция… – Папа обернулся к Дане, подцепил глазами его взгляд – как щенок с тарелки ловит упавший на пол кусок колбасы: – Вот ты так цинично на всё это смотришь. А мне кажется, что в конечном итоге задача коммивояжёра – помогать людям. Да, наверное, он позвонил именно в эту квартиру, потому что знает, что тут… м-м-м… пожилые. Но разве это плохо? – Папа протянул Дане пригоршню NanoSound. – А? Скажи? Разве это – плохо?

      Даня очень хотел сказать – но горло ему как-то так скрутило, что оттуда не вылезало ни звука.

      Ему потребовалось несколько ударов сердца, чтобы опомниться, вскочить и побежать.

      Возле залива строили дома, соответствующие нашему неспокойному веку: большие и величественные, как корабли. Дома эти покоились на насыпи, как на водах петербургского недоморя, ещё недавно здесь плескавшихся. Были они, пожалуй, чуть подслеповаты окнами и не особо хороши отделкой, но открывали глазам умопомрачительный пейзаж, хорошо сохраняли тепло зимой, изолировали звук и в целом радовали обитателей. Да и – что бы ни говорила мама – с тех пор, как метро ускорили, добираться на окраины стало проще.

      Имелось у этих комплексов и ещё одно достоинство: просторные квартиры сцеплялись в длинные коридоры и при этом отстояли друг от друга достаточно, чтобы у приличного человека не возникало поводов знакомиться с соседями. В таких домах это просто не принято. Поэтому Даня, проведший здесь добрых две трети жизни, знал только Раису Павловну из квартиры по диагонали – но когда он выскочил на лестничную клетку, заполошно огляделся и позвонил, у неё не ответили. Чёрт его знает, ушёл проклятый коммивояжёр по ступенькам или уехал на лифте, покинул жилой комплекс или продолжает торговать где-нибудь на два этажа выше! В таком огромном здании не разберёшься. Да ещё и наружная лестница, ведшая на улицу, оказалась отперта – как ни странно это в ноябре, когда коммунальщики перекрывают всё, что может заледенеть.

      На эту лестницу Даня и метнулся в одной рубашке. Влажный прибрежный воздух врезал ему наотмашь и хлестал по щекам всё время, что он семенил вниз, шурудя глазами по пейзажу возле дома.

      Но когда Даня вылетел на улицу, возмутив ударом двери голубей и мам с колясками, никакого коммивояжёра он не нашёл. Или нашёл? Может, коммивояжёр – это вот тот парень на ведущем к галечному пляжу спуске? Или хмурый мужик, дымивший неподалёку?

      Даня внимательно их осмотрел и постарался запомнить внешность, но подойти не решился. Что он им скажет? «Здравствуйте, это не вы только что облапошили моего папу на восемьдесят тысяч?»

      За такое уже и не ноябрьский ветер может по