Часть ландшафта. Лев Оборин

родной

      небо ярче лучей

      – о позор

      стал я мягче свечей

      все мягчей и мягчей

      – ничего

      оттого

      и светлей

      – perplex, – думает книгочей

      «Аборигены приближаются к лодке…»

      Аборигены приближаются к лодке,

      возвращенной морем на прилавок песка.

      В лодке, укрытый ценником, спит европеец.

      Почему возвращаете? Море: нашло дешевле.

      Совещание совета директоров.

      Третий случай за год, ебитда хромает.

      СЕО садится в соломенный самолет

      и летит на переговоры.

      Возвращается: неконтактны. Затянемте пояса.

      Вспомним, чему нас учила орал традишн.

      Под пляжем асфальт. Базальт. Напластования скал.

      Будем помнить об этом.

      Появляется волк

      «Каталожник я и книжник…»

      каталожник я и книжник

      ты художник передвижник

      спросишь чем стекло покрылось что в окне туманит сад плача

      от потери силы я отвечу конденсат!

      то в ушах моих концлагерь

      марширующих с бумаги

      слов которые не имя тут себя я оборву я уже

      любуюсь ими улыбаюсь и живу

      «Я тебе не винт и не соринка…»

      Я тебе не винт и не соринка

      кровь моя не смазка и не ржа

      место мне не жакт и не сорренто

      и не острие ножа.

      Что ты знаешь обо мне помимо

      синих денег у меня в мошне

      все ли это что необходимо

      для решений обо мне?

      Стыдно повторять такое – или

      не прошел за этим век

      или мы и книг не выносили

      из родительских библиотек?

      «Бухгалтер берлага дожил до гулага…»

      Бухгалтер берлага дожил до гулага и стал смерточеем в окне.

      В такт новому гимну ведь я не погибну кричал полыхаев в огне.

      Рассвет над поляной багрян и неистов

      вливается золото в горла горнистов

      и с кровью исходит вовне.

      Я делаю шаг, и от этого шага

      еще один шаг и ворота маглага,

      прабабка с подругой сидят там и ждут,

      что в баню сведут и картошки дадут.

      Черна кожура, и глазок аметистов.

      «Йон серебра в воде…»

      Йон серебра в воде.

      Сал блестит в бороде.

      Рош колосится в поле.

      Бер ворчит над колодой

      с медом; вольному воля,

      Ленин такой молодой.

      Но, как тот самолет,

      что ревнивца несет

      к лестничным маршам неверной,

      взгляды хотят перемены:

      больше не будут безмерны,

      станут применены.

      Взгляд влетает в окно:

      Тело за ним давно

      в созидательных вихрях

      доведено до бессилья

      и трудовой свой выкрик

      отдало стенам жилья.

      Человек в темноте.

      Огоньки на плите.

      Ленины