Во времена Саксонцев. Юзеф Игнаций Крашевский

голосовал за Конти.

      Его прибытие в Малопольшу и Краков имело целью убедиться там, как обстояла саксонская элекция и какие надежды мог иметь французский кандидат.

      Совсем новым для пана Захария выдался этот польский шляхтич, трезвый, спокойный, в убеждениях твёрдый, неамбициозный и на вид очень холодный…

      – Не берите с него примера, – сказал ему спрошенный Халлер. – Подобных пану Горскому у нас насчитывается мало.

      На следующий вечер за ужином Витке оказался с ним вместе у гостеприимного стола хозяина. Горский с ним познакомился и с большим любопытством стал спрашивать о курфюрсте. Витке явно хвалил его и превозносил, а стольник терпеливо слушал.

      – Вы прославляете его великую силу, – сказал он потом, – а мы ей радоваться бы должны, потому что нам господин нужен, который бы много эсцессов мог укротить, но тут препятствие. Редко кто использованию силы умеет положить границы и закон захочет уважать, когда его безнаказанно нарушить может. У нас же, что стоим на страже не только прав, но привыкли к нашему обычаю, несколько сот лет продолжается невозможное своеволие. Начиная с Батория, все наши паны пытались прибавить себе власть, а нам свободы сократить, а увеличили только беспорядки и бунты. Может, излишние вольности у нас действительно следовало забрать, но кто их вкусил, нелегко отказывается. Кто покусится на absolutum dominium, услышит будто бы pereat mundus, vivat iibertas![7]

      – А, пан стольник, – вставил Халлер, – ты хвалишь эти идолопоклоннические вольности?

      – Я? – ответил Горский с улыбкой. – Не хвалю, не осуждаю, говорю, что вижу. Желаю добра Речи Посполитой, не могу уважение законов порицать, потому что закон законом и его следует не нарушать, но поправлять, если есть злом. Это нужно внушить курфюрсту, чтобы его в небезопасную коллизию не втянуло, он не знает нас. Те, что собираются его познакомить с Речью Посполитой, вроде бы не все добросовестные.

      Спустя минуту молчания Горский повернулся к Витке.

      – Si fabuia vera, – сказал он, – потому что на высоко стоящих клевета легко сливается, говорят, что курфюрст слишком вспыльчивый, и хотя имеет жену, любовниц не скрывает, и постоянно их меняет. У нас ему это ни сердец, ни уважения не приобретёт.

      Витке сильно зарумянился.

      – Он молодым был, но сейчас подходит возраст, когда должен сдерживаться. Он много путешествовал, насмотрелся примеров того легкомыслия на королевском дворе в Париже. Заразу подхватить легко.

      – Это так, – прибавил стольник, – чем с большей высоты течёт, тем опаснее. Прибывая в Польшу, он должен отказаться от этого, потому что там, благодарение Богу, и женщин не найдётся, которые бы захотели позора.

      Не желая дольше о том говорить, Захарий перевёл разговор на богатства курфюрста, его щедрость и славу двора, наконец, на рыцарские качества.

      – Мы слышали, – сказал Горский, – якобы на войне с турками он вовсе успеха не имел.

      Наученный Витке назвал это завистью и предательством,

7

pereat mundus, vivat Iibertas! (лат.) – погибнет мир, да здравствует свобода!)