Ритм-секция. Марк Бёрнелл

ждал реакции; что она в шоке вскрикнет, начнет все отрицать; ждал чего-то подобного. Но ничего не дождался. Стефани ковыряла ногти, и Кит только сейчас заметил, какие они грязные. Обломанные. Кончики пальцев выглядели ободранными.

      – Сколько у тебя денег? – спросила она.

      – Что?

      – Наличка. Сколько у тебя ее с собой?

      – Я не знаю.

      Она подняла глаза, чтобы встретиться с ним взглядом.

      – Мне нужны деньги, а ты сказал, что заплатишь.

      Проктор растерялся.

      – Послушай, я пытаюсь тебе объяснить…

      – Я знаю. Но теперь мне нужны эти деньги.

      – Тебя это не интересует?

      – Так ты дашь мне их или нет? Потому как если нет, я ухожу.

      – Я заплатил тебе тридцать фунтов вчера вечером – и посмотри, что я получил.

      Она встала и взяла куртку.

      Чтобы протянуть время, Проктор вновь потянулся за бумажником.

      – На том рейсе была бомба. Власти это знают, но хранят в секрете.

      Стефани стало скучно.

      – Ты думаешь? Они даже знают, кто ее подложил?

      – Верно.

      Она не спускала глаз с его бумажника.

      – Он жив, и он здесь, в Лондоне. Но они даже не пытаются его поймать.

      Стефани протянула руку.

      – Как скажешь.

      Проктор дал ей две двадцатки.

      – Я не понимаю. Мы ведь говорим о твоей семье, а не о моей.

      – Сорок? Мне нужно сто. По крайней мере, семьдесят пять.

      Проктор закашлялся горьким смехом.

      – За что? За твое время? Будь любезна…

      – Ублюдок!

      Он потянулся через стол и схватил ее за багровое запястье. Стефани поморщилась, но Кит не ослабил хватки. Другой рукой он добавил к двум двадцаткам свою визитную карточку и прижал сверху ее холодные пальцы.

      – Почему бы тебе не пойти домой и не подумать об этом, а потом позвонить мне?

      Она смерила его взглядом, полным такой ненависти, какой он не видел за всю свою жизнь.

      – Отпусти меня.

* * *

      Я не подарок. Я всегда была такой и всегда буду. Я не горжусь этим, но и не стыжусь. Просто я – такая, такова моя природа. Раньше я была агрессивно несносной – иногда из чистой злобы, – но сейчас, я бы сказала, я просто еще агрессивнее защищаю себя. Это такая форма защиты.

      Проктор ошибся, когда обвинил меня в том, что я его не слушаю. Я слушаю все. Просто многое не впитываю. Я как камень; продукт расплавленной лавы, остывший и затвердевший. Да, мы говорили о моей семье. Но тех четверых, что уже мертвы, их не вернуть к жизни; и если на то пошло, то и ту, что все еще жива, – вот и всё.

      Оставив за спиной бар «Бруно», я шагаю по Уордур-стрит и не думаю о Ките Прокторе. Его теории заговора мне неинтересны. Я думаю о предстоящей работе; о тех, кто придет ко мне. Регулярные клиенты и незнакомцы. В их числе и тот, кто оставил эти синяки на моих запястьях прошлой ночью. Такой человек, как Проктор, вряд ли способен понять, как я с этим мирюсь, почему возвращаюсь на следующий день, рискуя получить новые синяки. Или что-то похуже.