Наблюдатель. Валерий Большаков

Давид, – чтобы не сделать хоть одно замечание.

      – А от кого ты еще узнаешь правду о себе? – трезво рассудила девушка. – Мне все видно со стороны, и я желаю тебе добра. А в разговоре с Карлом ты выглядел очень несолидно. Как тот подросток, что нахватался по верхам, – его распирает и пучит информация, вот-вот лопнет от избытка!

      – Ладно, – сказал Виштальский, ощутив досаду – неужто он и впрямь так себя ведет? Срамота!

      – Что – ладно?

      – Буду солидно молчать, – кротко пообещал Давид. – И слушать. Тоже солидно.

      – Пошли ко мне, – решила Вита внезапно.

      – Пошли, – согласился Давид.

      Проснулся младший командор поздно, часов в девять утра. Открыл глаза – и увидел над собой незнакомый потолок, тот был расчерчен вдоль и поперек на разноцветные квадраты, излучающие мягкий свет.

      Давид расплылся в нежной улыбке. Он был у Виты. Вчерашний день сразу всплыл в памяти, и вечер, и половина ночи.

      Виштальский уловил тихое посапывание и осторожно повернул голову. Вита лежала рядом, по-детски сложив ладошки под щекой, подтянув к себе одну ногу и вытянув другую. Крутой изгиб бедра так и влек к себе, но Давид сдержался – пусть поспит, они заснули поздно.

      Медленно, как истинный мастер скрадывания, Виштальский опустил ноги на черный матовый пол и вышел из спальни на цыпочках.

      Его голубые шорты обнаружились на полу в гостиной, а голубая куртка, скомканная и перекрученная, лежала в окне линии доставки.

      Одна из сандалий валялась под столом, а вторая. А вторая нашлась за дверьми квартиры, возле самого эскалатора. Давид подцепил сандалию пальцами и ступил на лестницу-чудесницу. Эскалатор мягко повлек его вверх, через проем в полупрозрачной кровле, и вынес к посадочной площадке. Старый отцовский «Кондорито» занимал почти половину крыши и мок в гордом одиночестве – с пяти до полшестого над Медведково проливали дождь. Было свежо, но не холодно.

      Виштальский похлопал глайдер по холодному боку, словно извиняясь, – он оставил машину еще на той неделе, – поднял гладкий прозрачный фонарь. Колпак вышел из пазов с поцелуйным звуком, и тут же донесся тихий и грустный голос:

      – Ты уже улетаешь?

      Давид обернулся. Виолетта стояла, закутанная в одеяло, и смотрела на него – с печалью, с нежностью, с тревогой и жалостью. Век бы рассматривал, что там такое мелькает – в спектре излучения милых глаз.

      Виштальский быстро подошел к девушке и обнял ее, теплую после сна, уютную и домашнюю.

      – Там всё будет такое чужое, – зашептала она, доверчиво прижимаясь, – такое не наше.

      – Тьет похож на Землю.

      – Никакая планета не может быть на нее похожа. А если и похожа, так что? Знаешь, сколько на Земле домов? Ну вот. А родной дом – один всего…

      – Я же не навсегда.

      – Ты возвращайся.

      – Обязательно!

      Давид поцеловал Виту в самый последний раз и запрыгнул на место водителя. Двигатель едва слышно запел, «Кондорито» плавно поднялся в воздух и заскользил, делая круг. Вита внизу отпустила одеяло