Ангел Спартака. Андрей Валентинов

и сейчас у меня на ладони. Тяжелый, литой. На круглой печатке – рогатый Бык, попирающий Волчицу. Дедов перстень, бабкино наследство. Сняла она перстень с дедова пальца у погребального костра консула Государства Италия. Сберегла! Словно знала – сгодится дедовой внучке. И не ей одной.

      Бык и Волчица. Государство Италия – и Римская Республика.

* * *

      – Еще помнишь, Гай?

      – Только на греческом. Перевести не успел.

      И не надо. Понимаю я греческий. Говорю плохо, а вот разбирать – все разбираю. У хозяина половина рабов в доме по-гречески говорила.

      Лгут на тебя, будто ты волоса себе красишь, девица.

      Черными, как они есть, куплены в лавке они.

      Поглядела в зеркало (удобное, квадратное, где только гостинщик и отыскал?), усмехнулась, потом призадумалась. Мысль удачная, только парик заметят быстро. Прическа надежнее, но вот возни с нею! Особенно если не со своей – с господской. Для матроны прическа – башня осадная. Моя нынешняя, кстати, так и называлась – «гелиопола».

      Вздох – очередной, то ли десятый, то ли уже двенадцатый. Сзади вздох, от окна, где Гай Фламиний, клиент сиятельной Фабии, расположился – на табурете, кресла в гостинице не нашлось. Все как в Риме, будь он неладен: матрона прической занята, а клиент-виршеплет стихами ее развлекает. Правда, матронам «гелиополы» служанки сооружают, но тут делать нечего. Сама себе госпожа – сама и служанка. Напросилась!

      А постараться придется. Этим вечером госпожа Фабия Фистула первый раз личико свое покажет. И не где-нибудь.

      – Что не так, Гай?

      Обернулась – и зря. Смутился парень. То ли из-за прически недостроенной, то ли из-за туники. А чем плоха? Как раз для госпожи – из коийской ткани. Дорогая, дороже нет, зато видом, словно легкий дым. И есть – и нет ее. В том-то и хитрость: сверху палла панцирем легионерским, а вот под ней…

      – Гай Фламиний Не Тот! – нахмурилась я. – Если по римским обычаям положено при девушках обязательно ухать, так я тебя от этого освобождаю.

      Моргнул глазами голубыми. Ямочки, ямочки!..

      – При чем здесь обычай, Папия? Я… Ты…

      Тут я и озлилась.

      – Не намекай, не поверю! Стихи сама знаю и книжки про любовь читала. Там все быстро – Амур прицелился, стрелу достал. А дальше: полюбил, томил, молил, не мил, забыл. Верно?[4]

      Краснеет, бедняга! Только меня не остановить.

      – Мы едва знакомы, Гай! Стать твоим другом буду рада. А вот Амур, которого ты глазами ищешь, в окошко еще не залетал. И не залетит. Тешить тебя по-дружески не хочу. Не умею по-дружески! А если, извини, сильно чешется, так «волчиц» полно. Стаями кружат!

      Зря я так!.. Вскочил, волосы светлые поправил.

      – Ты… Не надо, Папия! Бывает, и сам не знаешь: любовь, просто ли влеченье, дружба нежная. Может, все вместе, может, призрак того, что будет, чему случиться после. Когда увидел тебя!..

      Теперь и я вздохнула, подобное услыхав. Поэт, что с него взять? Подумала, в окно поглядела, время прикинула. Хватит? Да за глаза, с верхом!

      – Гай!

      Вздрогнул, не иначе с голосом перестаралась. Подошла к столику,

4

Условный перевод знаменитого латинского каламбура: amore, more, ore, re, e.