Кредит на революцию. План Парвуса. Збинек Земан

случае, если Ленин откажется принять меньшевиков в Центральный комитет большевистской фракции[92].

      Когда Потресов пожаловался, что Ленин не тот человек, с которым можно сотрудничать, Гельфанд ответил, что единство партии важнее личных отношений. Несколькими месяцами позже Карл Каутский дал меньшевикам точно такой же совет.

      С энтузиазмом взявшись за посредничество между двумя фракциями русской партии, Гельфанд совершил большую ошибку. Он высказал мнение, что руководство партии страдает той же болезнью, что и Ленин, – переоценивает значение рабочего класса. Он соединил лидера большевиков с его противниками и отчитал их, словно группу подростков с завышенной самооценкой. Это, естественно, никому не понравилось. Ленин был не в том настроении, чтобы внимать советам и выслушивать критические замечания, и резко отклонил предложение войти в редакционную коллегию «Искры».

      Спустя несколько недель Потресов написал Аксельроду: «Еще вопрос, как победить Ленина. Я думаю, что надо натравить на него таких авторитетов, как Каутский, Роза Люксембург и Парвус»[93].

      К тому времени симпатии Гельфанда были на стороне меньшевиков. Он с почти физическим отвращением относился к борьбе Ленина за власть в партии. Каутский тоже перешел на сторону критиков Ленина. Роза Люксембург с неудовольствием заметила, что Ленин с товарищами являются приверженцами «ультрацентрализма»[94].

      Нет ничего странного в том, что Гельфанд и Люксембург, сформировавшиеся как социалисты в Германии, относились к действиям Ленина с подозрением и даже, отчасти, с презрением. Они считали, что только такая массовая организация, как в Германии, является залогом распространения социализма; нельзя использовать методы абсолютизма в борьбе против абсолютистского режима. Позиция меньшевиков частично совпадала с позицией Гельфанда. Меньшевики стремились учиться у немецких товарищей, и даже были готовы терпеть слегка покровительственное отношение. Ленин тем временем шел своим путем: безжалостный, готовый заплатить высокую цену за победу, находившийся в то время на грани нервного срыва.

      Пока русские эмигранты ссорились и интриговали, а Гельфанд пытался взять на себя функцию посредника, царское правительство вступило в войну с Японией. Гельфанд был убежден, что война предоставит самый веский довод в защиту единства русской социал-демократической партии. В номере «Искры», появившемся вскоре после начала военных действий, он начал публикацию серии статей под многозначительным названием «Война и революция»[95].

      В первой статье Гельфанд заявил, что «Русско-японская война – кровавая заря предстоящих великих свершений».

      Далее он развивал мысль, что период европейской стабильности, начавшийся в 1871 году после последней войны за национальное объединение, завершился войной России с Японией. Эта война открывает новый кризисный цикл Продолжая отстаивать теорию экономических кризисов, Гельфанд также утверждал, что при

92

См.: Социал-демократическое движение в России. С. 112.

93

Там же. С. 125.

94

Neue Zeit. 1903–1904. Т. 2. С. 484–492, 529–539.

95

Эти статьи вошли в книгу Парвуса «Россия и революция» (СПб., 1906. С. 83).