Одни сутки войны (сборник). Виталий Мелентьев

начальственный басок вызвал Седьмого и приказал:

      – Через два часа закончить все! Понятно?

      Ему ответили быстро и несколько подобострастно:

      – Будет сделано…

      После этого переговоры уплотнились: вызывались машины, уточнялись ориентиры, кто-то что-то требовал немедленно выслать и, если не найдется на месте, выписать со склада. Что именно потребовалось, Матюхин не понял. Но уяснил главное: противник ускоряет события. Это его взволновало.

      Он, конечно, не знал, что гул моторов всего лишь одна из предварительных мер, которые предприняло командование, пока ожидало утверждения своих действий высшим штабом, – приказало проверить моторы и материальную часть. А поскольку мотострелки стояли в тылу достаточно долго, то к исполнению приказа шоферы отнеслись с присущей немцам точностью, и главное – все вместе.

      Не знал Матюхин, что подслушанный им приказ, произнесенный начальственным баском, ускорял свертывание левофланговых, охранявших пойму подразделений и вывод их в резерв. Противник был уверен, что русские не начнут наступление днем или вечером: у войны выработались свои штампы. Наступают или утром, или в крайнем случае в первой половине дня. Бывает ночное наступление, но не вечернее. Поэтому, рассчитывал противник, готовые к выходу части в сумерках успеют занять предназначенные им позиции. Но если решение командования не будет одобрено – все равно вперед выдвинутся засады, которые потом, уничтожив неумных русских, частью сил останутся для охраны поймы.

      Матюхин не знал многого, но он воевал, видел противника изнутри, знал его характер, его размеренность, четкость и понимал, что все эти мелкие, сами по себе ничего не значащие распоряжения и факты в совокупности говорят о главном: противник спешит и, если он успеет, нашим войскам придется туго…

      Матюхин жестом подозвал лежавшего поодаль Сутоцкого и сказал:

      – Понимаешь, похоже, начинается… Скорее всего, к вечеру.

      – Точно или предположение? – как-то слишком строго, почти по-командирски спросил Сутоцкий, и Матюхин усмехнулся:

      – Мне генерал не докладывал. Приблизительно кое-что сообщил.

      – Ладно. Не до шуток.

      – Вот именно. Нужно выходить на линию и попробовать донести о нашей с тобой схеме и о том, что противник готовится.

      – К чему? – вдруг рассердился Сутоцкий. – Ты знаешь, к чему он готовится? Вот «языка» бы взять…

      – Нет. «Язык» сейчас не нужен.

      – А кто же тебе скажет, что делает противник?

      – Пойми, то, что будет происходить через час, два или три, может знать только генерал. А взять его в плен нам не удастся: охрана большая. Сам видел, какие проследовали. Солдаты и даже офицеры ничего не знают…

      – Откуда же ты знаешь? – злился Сутоцкий.

      После первых удач ему поверилось, что все обойдется, и, как истый разведчик, он был убежден, что настоящие сведения может дать только пленный, «язык».

      – Понимаешь, учился. Так вот о замыслах командования информируется как можно меньше людей.