Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945. Вольфганг Отт

сказал, что он долбанутый.

      – Что?! Да вы, наверное, совсем рехнулись. Разве можно говорить такие вещи офицеру?

      Ответа не последовало.

      – Вам нечего сказать в свое оправдание?

      – Нет.

      – Значит, вы сознательно сказали старпому, что он… Ну, сами знаете что?

      – Да, сознательно.

      – Может быть, вы имели в виду не старпома, а кого-нибудь из своих товарищей?

      – Нет, мои товарищи в порядке.

      Дать бы ему хорошего пинка, подумал Тайхман. У других во время этого диалога возникло то же самое желание.

      – Может быть, вы были чем-то взволнованы?

      – Я, взволнован? Да никогда, командир. Это старпом был взволнован. Он тут все бегал, как козел.

      – Фи, мой мальчик, какой у вас странный способ выражаться! Вам надо научиться говорить правильно. С таким выговором вы никогда не станете офицером.

      Фёгеле густо покраснел. Он терпеть не мог, когда критиковали его произношение. А когда он злился, то вообще терял над собой всякий контроль и, как большинство лишенных красноречия людей, становился грубым.

      – Матрос второго класса Хейне, разрешите обратиться.

      – Валяйте.

      – Командир, в Южной Германии слово «долбанутый» означает возбужденный, нервный, расстроенный. Именно это Фёгеле и хотел сказать.

      – Это так, Фёгеле?

      – Так точно, но я не был взволнован, это старпом был взволнован.

      – Ну хорошо, хорошо. Только матросу не полагается высказывать свое мнение о состоянии начальника. Как бы то ни было, вы ведь не хотели нанести начальнику оскорбление?

      – Нет, совсем нет.

      – Я еще раз поговорю со старпомом, прежде чем сажать вас под арест.

      Как только командир ушел, Фёгеле накинулся на Хейне:

      – Ты что, полагаешь, мне нравится, когда встревают в мой разговор?

      – Ты редкостный болван, Фёгеле. Эта твоя швабская тупость уже начинает…

      – Воздух! – закричали с мостика.

      Все бросились занимать боевые посты.

      Флотилию атаковали шесть самолетов. Они приближались с левого борта.

      Стрелка машинного телеграфа перескочила на «полный вперед».

      – Огонь по готовности, – крикнул командир. Рулевой резко повернул штурвал вправо. «Альбатрос» резко накренился на левый борт, и нос его пошел вправо. Но тут вокруг моряков засвистели пули авиационных пулеметов.

      Штюве выстрелил, но ни в кого не попал.

      Самолеты перелетали через корабль, словно водные лыжники. Тайхман вставил вторую обойму. Штюве развернул орудие на 180 градусов, выстрелил вслед улетавшим самолетам и пробил одному из них фюзеляж. Самолет с громким всплеском рухнул в воду. Второй свечкой пошел вверх, как будто собираясь сделать петлю, загорелся, светящейся красной массой пронзил голубое небо и взорвался, как ракета в фейерверке. Тут же раскрылся парашют, похожий на маленький белый гриб на фоне небосклона. Он медленно опускался, а под ним, словно маятник, раскачивалась черная фигурка.

      – Ты видел, как я ему врезал? – воскликнул Штюве и двинул Тайхмана