Аристократка на мели. Жука Жукова

меня поглядывают зазывно, хихикают, кокетничают, подыгрывать приходится старым коровам.

      Моей Каринке – двадцать два. Девочки, я знаю толк в юности и знаю, какова она на ощупь. Но даже это не так важно, как вы не понимаете: молодость имеет запах.

      Об этом я им никогда не скажу. Пусть думают, что обманули время.

      А раньше я ее любил, она смеялась часто и понимала меня. Такие волосы коричневые были, и так светились, а я их нюхал. И в глазах лучики от смеха.

      Мы на байдарках плавали. А на привале спирт минералкой разведем, и весело. Сейчас весь бар завален вискарем, не меньше трехсот евро за бутылку, стакан болтаешь, нотки дуба чувствуешь, а счастья нет.

      И дом большой, машина, собака дорогая. А ничего не радует.

      Вот и Каринка потому. Мечтаю снова пережить, как было раньше. Зажму ее на письменном столе. Могу себе позволить иметь. Карина стонет, извивается, старается свой бонус отработать. Но это все не то.

      Жене проще, она не мечтает о втором шансе, жадно пользуется нажитыми благами и думает только о том, чтобы выглядеть курее прочих куриц.

      Я те эмоции вернуть хочу, а она? Прежний цвет волос?

      Но волосы другого цвета, как их ни крась. И вместо лучиков в глазах теперь унылый ботокс, да и смеется реже.

      Сегодня юбилей – пятнадцать лет мы вместе, восемь, как я не люблю ее, и три, как жалею.

      Она не виновата, что стареет. Но ведь и я не виноват.

      Женская солидарность

      Мне в аэропорт ехать, я такси вызвала – и дамочка за мной прикатила.

      А у меня в Варшаве встреча важная с культовым режиссером и парочкой продюсеров. Поэтому я все лучшее надела так, чтобы прямо ярлыками наружу.

      В общем, приезжает дамочка, я сажусь, а кресло в собачьей шерсти, я губки интеллигентно поджимаю, но молчу, думаю, сейчас доедем, и я накатаю на тебя жалобу в таксомоторный парк.

      Говорю ей:

      – Тетя, судьба европейского кинематографа в твоих руках. Если я не успею на самолет, то следующее Берлинале без меня, давай уже жми на своем «рено».

      Она кивает – и с визгом по газа́м.

      Едем-едем, она со мной разговор заводит:

      – Вот, мол, так мол и так, уже шестнадцать часов работаю, хотела вроде бы уже домой, но вот ваш вызов приняла. Сейчас отвезу и уже точно в кровать. Спать.

      А я возмущаюсь:

      – Как шестнадцать часов, разве можно шестнадцать часов, это ведь небезопасно. Вы же заснуть можете.

      А она тем временем уже по МКАДУ мчит. Пристроится близко-близко за мерсом в крайней левой и хренак по тормозам, так что внизу машины что-то натужно крякает.

      Она говорит:

      – Да фигня. Иной раз я сутками работаю, остановиться не могу, и домой не хочется.

      Ну я мысленно крещусь в душе и думаю, вот бы мне до аэропорта добраться, и сразу тогда я на нее точно накатаю, чтобы ее прав всех лишили.

      Только бы живой доехать. И опять бумс! головой в торпеду.

      Ну едем-едем, как назло ни одной пробки, мне хоть выдохнуть спокойно, в себя прийти. Гоним с большой скоростью, белое не надевать, обтягивающее не носить.

      Она тыр-тыр