Марка страны Гонделупы. Софья Могилевская

у неё стало озабоченным.

      Петя ничего не ответил: пятнадцатое так пятнадцатое! Не всё равно?

      – Да, – продолжала мама, – скоро первое сентября, и у тебя начнутся занятия в школе.

      На этот раз Петя насторожился: почему это у мамы словно бы расстроенный голос?

      Он спросил:

      – Разве тебе не хочется, чтобы начались занятия в школе?

      – Как не хочется! Конечно, хочется. Но вот ведь… Прямо понять не могу, как это случилось? Бумаги твои ещё не поданы…

      Петя побледнел.

      – Мама! – Голос у него дрогнул. – Мама, что ты наделала? Теперь всё пропало…

      – Ничего не пропало. Завтра сходим привьём оспу, а послезавтра я пойду в школу. Без справки об оспе в школу всё равно не принимают.

      Но Петя и слушать не хотел ни о каком «завтра». Какие могут быть «завтра», если существует «сегодня».

      Нет, он был не таким человеком, чтобы откладывать что-либо на следующий день.

      – Сегодня пойдём и привьём оспу! – твёрдо сказал он. – Прямо сейчас же.

      Нет. Сегодня мама не могла.

      – Как ты не понимаешь, – сказала она, начиная сердиться, – у меня есть дела. Сказала – завтра, завтра и пойдём.

      Нет. Петя не мог ждать до завтра. Как мама не хочет понять, – больше откладывать невозможно.

      – Тогда иди сам! – сердито проговорила мама. – Пожалуйста, иди. Тебя никто не держит.

      И Петя ушёл очень рассерженный.

      Собственно говоря, мама сказала это просто так. Она, конечно, не думала, что Петя пойдёт без неё в поликлинику, да ещё прививать оспу.

      А Петя уже шагал по главной улице заводского посёлка, направляясь в ту сторону, где среди пёстрого цветника стояло белое двухэтажное здание поликлиники.

      Возле проходной – дверей, куда рабочие входили на завод и откуда выходили после работы, – Петя немного задержался. Там висели огромные электрические часы и великолепный градусник побольше самого Пети.

      Лиловый столбик на этом градуснике поднялся очень высоко, хотя было ещё утро и часы показывали без пяти десять. Но и без градусника было ясно, какая жара! Асфальт на солнечной стороне тротуара размяк и продавливался под пятками сандалий. А георгины – уж на что выносливые цветы! – и те опустили листья. Всё лето было такое, и август не уступал июлю.

      Сейчас у проходной было пусто и тихо: не наступил ещё час обеденного перерыва. Только в табачном ларьке, отмахиваясь от мух, дремал знакомый старичок, у которого папа всегда покупал папиросы «Беломор».

      Но Петя отлично знал: стоит только часовой стрелке вместе с минутной очутиться на двенадцати – и всё мгновенно переменится.

      Петя любил смотреть, как это бывает. Иногда он приходил сюда встречать своего папу. Приходил пораньше, чтобы увидеть всё с самого начала: как дрогнет последний раз большая минутная стрелка, соединившись с короткой, часовой; как гудок тут же зальётся громко и басисто, а из дверей проходной начнут выходить рабочие завода. Сначала их будет немного. Потом будет становиться всё больше и больше. И тогда нужно хорошенько смотреть, чтобы не прозевать папу…

      А как приятно бывает среди такой