Армия за колючей проволокой. Дневник немецкого военнопленного в России 1915-1918 гг.. Эдвин Эрих Двингер

оглядывается: – Нет, послушайте, фенрих: все священники мира служат прославлению Его, верно? Но это же и означает, что служат любви, добру, состраданию, защищают от боли и насилия? Но как же тогда возможно, что… – Он осекся, не в состоянии продолжать. – Ах, плевать на все! – вдруг говорит он и уходит.

      Моя рана на бедре день ото дня гноится все сильнее, а температура не падает. Я настолько слаб, что товарищи вынуждены меня кормить, – я уже не в состоянии поднести полную ложку ко рту. Каждое утро плаваю в луже зелено-коричневого гноя, меня обдает из-под одеяла вонью, которая ужаснее тления.

      Возможно, в мою рану попал какой-нибудь яд? Возможно, это вызвано тогдашним обливанием? В любом случае моя кровь ожесточенно борется с чуждой, смертельной силой, каждое мгновение миллионы лейкоцитов воюют с теми разрушительными процессами, которые день за днем увеличивают мою рану, превращая ее края в белесую и мертвую массу размером в две ладони.

      С того утра, как прибыл в этот лазарет, я уже не думал всерьез о смерти – своей смерти. Теперь, каждый день слабея, смутно и тоскливо предчувствую, что так мне долго не протянуть.

      И если не произойдет решительной перемены, однажды мой организм сложит оружие, будет не в состоянии преодолевать не только вечернюю температуру, но и бороться с воспалительным очагом в моем теле.

      «Неужели теперь все? – в сотый раз спрашиваю я себя. – Неужели в конце концов все страдания окажутся тщетны?..»

      Однажды после полудня, когда Под поит меня с ложечки чаем, в наш зал входят два незнакомых санитара с носилками. У них в руках записка, и они в поисках ходят по рядам. Я так вздрагиваю, что полная ложка перед моими губами проливается на постель.

      – Что такое, юнкер? – спрашивает Под.

      – Может, они за мной? – тихо говорю я.

      Я чувствую, санитары ищут меня. Перед моей койкой они останавливаются.

      – Ну, пшел! – говорит первый, берет мою температурную табличку, кладет ее в головах носилок.

      – Куда? – спрашиваю я тупо. – Куда?

      – На второй этаж, – сообщает санитар и показывает на потолок.

      – Зачем? – быстро спрашивает Под.

      – Там зал для ампутированных! – многозначительно говорит мужчина с ранением в грудь.

      – Нет! – вскрикиваю я. – Нет, я не хочу…

      Под гладит меня по голове:

      – Спокойно, юнкер, спокойно…

      – Нет, лучше умереть! И умереть здесь, среди вас…

      – Ну, пшел! – повторяет первый санитар.

      Второй дает понять, что сейчас позовет фельдшера.

      – Давай я пойду вместе с тобой! – говорит Под. – Все бесполезно, будь благоразумен! Без твоего согласия они не будут ампутировать…

      – Моему другу Майеру, – встревает мужчина с ранением в грудь, – они ампутировали без всякого согласия – просто дали наркоз, когда он заснул.

      – Заткнись, дурак! – дико вскрикивает Под.

      Я дрожу всем телом. Покориться? Или бороться? Сопротивляться до последнего удара сердца. При моем состоянии