Лорд Байрон. Заложник страсти. Лесли Марчанд

20 фунтов, он провел рождественские каникулы в Лондоне. Он больше не возвращался в Кембридж, если не считать редких встреч со своими приятелями, до лета следующего года, когда получил степень магистра гуманитарных наук. В течение последнего семестра в Тринити и нескольких месяцев нового года Байрон еще больше сдружился с Хобхаусом, Мэттьюзом, шутником Скроупом Дэвисом и Ходжсоном. И эта дружба была самым надежным воспоминанием, оставшимся после Кембриджа.

      

      

      

      Все еще занимаясь исправлением поэм и подготовкой нового сборника, Байрон в начале 1808 года поселился в отеле «Дорант» в Лондоне и вскоре оказался в положении известного автора и светского человека. 20 января он получил хвалебное письмо от преподобного Роберта Чарльза Далласа, который называл себя его родственником (сестра Далласа, Шарлотта, была замужем за дядей Байрона, Джорджем Энсоном Байроном). Даллас был человеком, которого при других обстоятельствах Байрон заклеймил бы занудой, однако вежливый и льстивый тон письма несколько смягчил его желчную иронию. Байрон попытался положить конец всем ожиданиям своего набожного родственника, сообщив ему, что «меня уже называли приверженцем Беспутства и учеником Предательства». Наконец лицемерная пошлость Далласа вынудила Байрона сделать дерзкое признание: «Что касается вопросов морали, то я предпочитаю учение Конфуция десяти заповедям и Сократа святому Павлу, хотя два последних джентльмена едины в своем взгляде на брак… По моему мнению, правда – первейший атрибут божества, а смерть есть вечный сон, по крайней мере для плоти».

      Но и это не остановило Далласа, который через несколько дней навестил Байрона, подружился с ним, помогал ему, порой даже навязчиво, печатать стихи в газетах и журналах и в течение последующих месяцев был частым гостем Байрона. Однако у Байрона были более талантливые и интересные друзья. Он снова сошелся со своими товарищами по Хэрроу.

      Находясь в крайне неустойчивом положении, не имея перед собой четких целей, он держался за Хэрроу как за олицетворение счастливейших дней его юности. Скоро он примирился с Генри Друри, которому доставил немало беспокойства, а через него – с доктором Батлером, новым директором, против которого бунтовал в школе, так что теперь ничто не мешало ему приезжать в Хэрроу.

      Байрон не мог вернуться в Кембридж, как обычно испытывая нужду в деньгах. «Мне уже двадцать один год, и я не могу больше требовать денег», – жаловался он Хэнсону после своего дня рождения. Отсутствие денег было, по всей видимости, унизительно для Байрона. Щедрость всегда являлась его отличительной чертой. Он уже дал 200 фунтов льстивому Далласу. Теперь, когда Байрон вел светский образ жизни, развлекаясь с людьми, не знавшими цены деньгам, подобно Скроупу Дэвису и другим его приятелям из богемных кругов, он должен был вести себя подобающим образом, даже если ему приходилось