Киммерийская крепость. Вадим Давыдов

но я-то всё равно вижу. Так почему?

      – А это что же, – неразборчиво?

      – Перестаньте сейчас же так ужасно улыбаться. Я же не из любопытства спрашиваю. Мне обязательно нужно знать, понимаете?

      – Даша… Не стоит.

      – У неё очень красивое имя, – медленно проговорила девушка. – Очень, очень красивое… Старинное какое-то… И она сама… Такая… Такая… Ну, что же это за безобразие-то, в конце концов?! Почему вы не вместе?! – Даша топнула ногой, и брызги дождём полетели во все стороны. – Почему, почему?!

      Вот это да, обмер Гурьев, чувствуя, как побежали по спине, по локтям ледяные муравьи. Вот это да. Что ж ты не смеёшься, наставник заблудших? О, теперь тебе не до смеха?

      – Рэйчел. Её зовут Рэйчел.

      Он не знал, почему говорит это. Отчаянно не знал, но удержаться не мог. Он столько держался. Столько лет. Наверное, просто больше не было сил. Да что же я делаю такое, подумал он в ужасе. Как она в меня попала, – я просто оправиться не могу. Раскрылся, как последний салага на ринге, – такой удар пропустил. Совсем нюх потерял, идиот. И повторил:

      – Её зовут Рэйчел.

      Лондон. Август 1939

      Кроме Рэйчел, в кабинете находились двое, – её первый заместитель и советник по финансовым вопросам Оскар Брукс, сухопарый и чуточку надменный, и член комиссии по иностранным делам палаты Общин, депутат-виг Питер Каллиган. О присутствии ещё двух мужчин, сосредоточенно внимавших каждому звуку и ежесекундно готовых к бою, Каллиган даже не подозревал. Искусно замаскированные ширмы скрывали их от случайного или любопытного взгляда, а выучка этих двоих была безупречной.

      То, что эти люди собрались здесь в столь неурочный день и час, свидетельствовало о ситуации, которую можно было без преувеличения назвать чрезвычайной. Была ещё одна причина, по которой разговор происходил именно тут. Это было едва ли не единственное место во всём Лондоне, где Рэйчел могла не опасаться чужих ушей.

      Каллиган говорил довольно долго, как всегда, пересыпая свою речь множеством вводных оборотов и рисуясь перед Рэйчел своим искусством ритора и парламентского лицедея. Рэйчел это не мешало, – нисколько не мешало выделять суть повествования и ни на секунду не выпускать разговор из рук, умело направляя Каллигана в нужное русло, когда тот уж слишком увлекался.

      Зато Брукс злился. Ты, самодовольный павлин, думал он, ты что же, всерьёз полагаешь, будто ты интересен хоть сколько-нибудь для миледи – ты, болтун и повеса?! Да ты должен ползать на коленях перед ней только за то, что она сидит тут с тобой и терпеливо слушает твой порожний звон уже второй час подряд, улыбаясь тебе своей волшебной ангельской улыбкой, как будто ты и вправду что-нибудь значишь… Она, – она, этот ангел во плоти! Бездари, соглашатели, предатели и кретины. Даже детей этого несчастного русского царя вы побоялись вывезти сюда, не говоря уже о нём самом. Это, видите ли, было невозможно в сложившейся политической обстановке. Негативно сказалось бы на положении и престиже Империи. Неудивительно, что русские нас ненавидят. Вонючие социалисты.