Правдивый ложью. Валерий Елманов

в крови бушевал азарт игры со смертью, а сейчас он сменился неким чувством холодного удовлетворения – своего рода новая стадия.

      Это для других там, внизу, возле нашего помоста, была грязная куча-мала, а для меня – месть за Дугласа. Если шотландец, невзирая на все врачебное искусство моей травницы, не выкарабкается – значит, погребальный костер, ибо лучше и короче, чем бог-отец, не скажешь: око за око, кровь за кровь, смерть за смерть.

      Если же Квентин выживет…

      Что ж, в конце концов, у тех, кому сейчас с маху крушат ребра, вышибают зубы и ломают кости, тоже имеется шанс уцелеть. А что он весьма малый, так и у Дугласа он был не больше, так что и тут получается справедливо.

      Очередной прохвост не вышел в дамки,

      И значит, жизнь в свои вернулась рамки,

      И значит, в мире есть и стыд, и честь,

      И справедливость тоже в мире есть!..[16]

      Выждав несколько минут, я повернулся к царевичу и негромко произнес:

      – Теперь твой выход. – И предупредил, напоминая: – Только постарайся слово в слово, как мы с тобой и обговаривали.

      Федор выступил вперед и отдал приказ остановить побоище. Повинуясь ему, ратники принялись оттаскивать народ от жертв.

      Получалось у них это медленно, поскольку действовали они весьма деликатно, то бишь неспешно и вяло, согласно полученным инструкциям.

      Не дожидаясь, пока уберут последнего из избивающих, который разъярился настолько, что пришлось оттаскивать его от неподвижного тела Бельского втроем, Годунов с упреком произнес:

      – Не чаял я, что люд московский столь скор на расправу.

      Эта запланированная мною фраза предназначалась для обеления. Федор должен был выйти из этой игры без правил чистеньким.

      Народ вновь загудел, но смущенно, а царевич принялся пояснять, что в любом случае надлежало поначалу хотя бы выслушать их, а уж потом выносить приговор.

      – Одначе за то, что вступились за меня, столь люто поступив с головниками оными, благодарствую, православные!

      Это тоже не экспромт.

      Вообще, вся схема выступления была полностью разработана заранее – вначале очиститься самому, затем сказать спасибо, чтоб народ не разочаровался в своей напрасной «работе», ну а затем можно и приступать к сопливому гуманизму, пока еще не разобрались – жив ли хоть кто-то из валявшихся на земле.

      – Потщусь и я быти столь же добрым и справедливым, яко наш государь, а посему повелеваю снести тела на подворье Голицына, где и передати боярину Петру Федоровичу Басманову. А тако же повелеваю немедля послать в палаты за лекарями, дабы они приложили свои труды к их излечению, чтоб оные злодеи смогли предстать пред судом пресветлого императора и самодержца российского Дмитрия Иоанновича.

      Молодец, царевич.

      И впрямь произнес все практически слово в слово, как я и инструктировал, даже с новым титулом Дмитрия.

      Пусть

16

Леонид Филатов. «Любовь к трем апельсинам».