Портрет с одной неизвестной. Мария Очаковская

конечно же, не понравились. – Возьми мне, Любиш, пожалуйста, тоже бокал ВИНА.

      На место Любиша рядом с Лизой тут же проворно просочился копиист. Высокий, с хорошей осанкой, слишком аккуратно для художника одетый, с внимательными карими глазами, он стоял около Лизы, то и дело поглядывая на нее и не решаясь начать разговор.

      – Значит, говорите, вы – копиист? Редкая профессия, не так ли? – прервав молчание, спросила Лиза.

      – Совершенно справедливо, профессия – редкая. Нас действительно очень немного, – охотно подхватил Павел и улыбнулся.

      – Вот, вы опять улыбаетесь. Ах да, у меня лицо смешное.

      – Ну нет, я же объяснил, не смешное, а живое. У вас очень богатая мимика.

      Но Лиза отвлеклась, краем глаза она увидела, как Любиша и Милицу осаждает «Николай II». Он благодушно басил про неоднородность современного искусства и по-светски раскланивался с проходящими мимо, кому-то жал руку или кивал, ни на минуту не отпуская от себя Милицу.

      – А вот этот тип и иже с ним, – бросил он вслед слащавому господину с напомаженными волосами, ни рукопожатия, ни кивка тому не досталось, – современное искусство нещадно эксплуатирует. Нагло, цинично, варварски… Все бы им за бесценок хапнуть.

      – А кто это? – поневоле втянувшись в беседу, спросила Милица.

      – Да, по большому счету, никто, просто Эдя Лейчик, проныра и торгаш, – ответил «Николай II».

      – Вы напрасно так категорично обо всех… Конечно, Лапёхина… Ротс – это, кстати, ее творческий псевдоним, мы с ней вместе в 905-го учились… между прочим, Ротс по-немецки «козявка»…

      – В смысле насекомое? – спросила Милка.

      – Нет, в смысле в носу.

      – Фу, какая гадость!

      – Да, Наташка, знаете ли, любит эффектные жесты, феномены, тут кто на чем, а она на феноменах выезжает…

      – А у вас, Павел, простите, я отвлеклась, есть творческий псевдоним? – спросила Лиза.

      – У меня – нет, да и зачем… копиистам это не полагается, – после паузы произнес Павел, и улыбка его стала немного грустной. Неожиданно его охватило необъяснимое желание поделиться с этой милой, почти случайной собеседницей тем, что так долго мучило его, давило, мешало жить и работать… Ведь он художник, это его настоящая профессия. В голове слегка зашумело от вина или от жары, а перед глазами замелькали, как кадры кинохроники, далекие и счастливые институтские годы.

      На самом деле свое решение поступать именно в Суриковский Павел, как мог, скрывал и озвучил родителям его в последний момент. Как-то незаметно подкрались выпускные, а за ними вступительные экзамены. Семью залихорадило. Мама ходила, заламывая руки: «Что же это такое! Вот наградил бог сыном! Был бы нормальный, как все дети. Вон, Шурочкина Ирка поступила в прошлом году в Мориса Тореза. И я бы тебе помогла, и французский у тебя неплохой. Ты что? В армию захотел? Очень хорошо! Пусть тебя отправят в Афганистан! Тут ведь у нас ни связей, ни поддержки. Ты хоть знаешь, что в Суриковский твой по десять лет поступают? И военной кафедры там нет! Нет, ну не идиот, скажите?» Мама пускала